– Вот и договорились. Значит – Ринсо!

– А мне вас как называть?

– В колледже меня прозвали Блэки.

– Значит – Блэки! – Похоже, он действительно несколько успокоился.

– А что это за новое предложение, с которым он теперь ко мне явился?

Еще одна уловка. Когда берешь интервью, постарайся найти общего врага. В данном случае «врагом» пришлось стать бедняге Адаму.

– Не обращайте на него внимания, – сказал я. – Понять состояние творческого человека, да еще профессионала, ему просто не дано. Я ведь с огромным трудом убедил его отправиться сюда, чтобы познакомиться с вами! Я знаю, что вы здесь как в западне, знаю, как тяжело вам приходится… Я и сам не раз бывал в таком положении…

– Тяжело приходится?! Нет, черт возьми, со мной все кончено! – вскричал он.

– Ну да, ну да, творческим натурам свойственно впадать в крайности, все мы порой так думаем, именно поэтому художники (и вообще артистические личности) должны держаться друг друга, именно поэтому я и хочу поддержать вас! Ваш талант слишком значителен, чтобы тратить его на пустяки, и мы с вами прекрасно знаем, сколь многие считают себя гениями – «Ах, я мог бы написать великую вещь, да только времени не хватает!» – но сколь малое число людей действительно обладают талантом.

Он кивнул:

– Да, Блэки, многие в этом отношении заблуждаются.

– Моя первая девушка, Вероника Ренахен, рыжая и вся в веснушках, пролила по ночам немало слез, в итоге засыпая от усталости, потому что была гениальна, только никто не хотел этого признавать! Ведь ей тогда было всего двенадцать…

Он засмеялся, взял меня за руку и усадил рядом с собою на скамью, по‑прежнему полностью игнорируя присутствие Адама, который тихонько взял стул и тоже уселся в уголке.

– Ну и что же дальше, Блэки? Ты ее трахнул?

– Нет, хотя мне ужасно хотелось. Черт возьми, я тогда совершенно не представлял, как это делается!

Он снова засмеялся.

– Вот и я так. Мне ужасно хотелось стать грубым и безжалостным наемником, да только не знал, как это сделать!

Рядом стоял небольшой столик, где аккуратно расставлены были чистые стаканы и графины с напитками. Он чего‑то плеснул в стаканы, и мы с ним выпили. На «врага», то есть на Адама, он по‑прежнему внимания не обращал. Это было что‑то очень крепкое, вкусное и с запахом персика.

– Старый Ренахен владел ближайшим к нам гастрономом, – продолжал болтать я, – и больше всего любил рассказывать об одной еврейской даме, которая как‑то раз зашла к нему в магазини попросила взвесить ей кусочек кровяной колбасы. Ренахен достал из холодильника изрядный кусок, взял острый большой нож и принялся нарезать колбасу. Нарезав с десяток ломтиков, он спросил: «Хватит вам?» «Нет, – сказала она, – еще немного отрежьте». Он нарезал еще с десяток ломтей и снова спросил: «Хватит?» «Нет, еще, еще», – велела она. Нарезав половину куска, он остановился: «Ну, теперь‑то уж хватит, наверное?» И тут она говорит: «Да, теперь достаточно. И взвесьте мне, пожалуйста, на десять центов».

Кац‑Ван Рин взревел от смеха.

– Ну еще бы! Какая замечательная особа! Она же просто хотела убедиться, что колбаса свежая! Типично! Ах как типично!

– И вы знаете, какая мысль пришла мне в связи с этим в голову? – сказал я. – Это удивительно похоже на нас! Ведь мы с вами – художники! – видим всего десять процентов всего богатейшего спектра, этакий кусочек из серединки – на десять центов! Скажу вам честно: разве не мечтаете вы видеть всю «колбасу» целиком? От одного ее конца до другого?

– Боже мой, Блэки! Что за мысль?!

– Однако такую возможность я и намеревался вам предложить!

– Не может быть!

– Правда, в обмен на ваше шестое чувство.