Благодетель, его ж мать.

Так я не просто раньше не влипал – даже не ожидал подобного. На предмет бандитов, что придут отжимать недвижимость с паяльником – подумывал, а вот гипноз… Будет наука, если выберусь невредимый головой из этой невидимой ямы.

Сундук был не заперт. К чему, если там переложенные тряпками старая шуба, не имеющие особой ценности серебряные тарелки, старые журналы, альбом фотографий и прочая ерунда, имевшая смысл только для самой бабули.

Трик-трак-трень. Петли смазывали еще до постройки дома, не позже, а сундуку было лет сто пятьдесят. Наследство кого-то из пра-пра, купеческой дочки. Густо пахнуло нафталином и тем непередаваемым запахом, что источают старые меха. Мертвым зверем.

– Подержите шубу, – тихо сказал я и вытащил из сундука тяжелый мягкий ком. – Не хочу на пол бросать, бабулька ее очень берегла.

Он – я был уверен – скорчил недовольную рожу, но послушно принял от меня меха. Гипноз, говоришь… Хорошо.

– Юрий, а вот… – начал было покупатель, но я уже бросился из комнаты. Теоретически, мне-то ничего не угрожало, но как знать. Очередной раз проверять не хотелось, мало ли что может произойти.

Незаконченный вопрос перерос в страшный булькающий хрип. Покупатель ударился всем телом в шкаф, потом его мотнуло – судя по скрипу – на кровать. Затем сбросило на пол, раздались глухие удары и знакомое мне чавканье, словно кто-то шаловливый запустил в спальню свинью.

Я бросил прощальный взгляд в полутьму половины: нечто темное, косматое, бесформенной кучей сидело сверху стонущего гипнотизера, рвало его на части. Пило. Выжимало досуха. Каблуки модных туфель Иннокентия суетливо скребли по крашеным доскам пола, задевали сундук.

Косматое повернуло ко мне голову с тускло светящимися багровым глазами и широко улыбнулось, растягивая будто резиновую пасть с десятками острых блестящих зубов.

Кто он есть? Вам лучше и не знать.

Я захлопнул дверь в бабулькину половину, повернул ключ. Раз. Другой. Никогда не знаешь, стоит ли опасаться нашего фамильного клада. Улыбчивого в сто зубов при определенных условиях, когда понимает, что кому-то из нас грозит опасность. Тревожно, что слухи просочились, хотя там совсем не деньги, конечно.

Не золото и бриллианты, просто шуба.

Тошнота и слабость схлынули, словно некто разом выдернул из меня мешающие жить колья, дартс этот сраный, окатил живой водой. За толстой дверью раздавались затихающее хрюканье и скрежет, покупателя слышно не было. Скоро наестся.

Кран издал последнее бзын-н-нь, пока я не закрутил его потуже. Так-то лучше.

Я вышел во двор и пошел к калитке. Первым делом откатить от ворот машину – брелок с ключами я подобрал на столе, среди бумаг, оказавшихся вовсе даже не договором и распиской, а безобидной пачкой газетных страниц. Крепенько он меня заморочил, теперь и похвалить можно талантливого покойника.

Мо-ло-дец!

Машину – в близкий к дому парк. И лучше сжечь, конечно, но там посмотрим. Или загнать ее по дешевке попробовать?

Который раз продаю дом, а меня так шуганули впервые, даже смешно теперь стало. Кеша, режиссер хренов: сам переоделся, меня заставил, все для цельности картины, что времени куча прошла.

На панели машины экранчик деловито сообщил, что первое августа на дворе. Первое. Но скоро закончится, вечер же.

Вспомнив широкую улыбку косматого обитателя сундука, даже я вздрогнул. Хорошо что хорошо кончается, но теперь придется занять еще один крюк в погребе. Это только в моей юности они пустовали, а теперь там целая коллекция высосанных до хруста покупателей. Пусть висят. И спокойную до поры шубу надо бы вернуть в сундук.