сереющем небе синими  пятнами  набухали  облака.  Солнечное  закатное  пятно

просело за горизонт аж по самую макушку. По-настоящему он  испугался,  когда

совсем стемнело.

Мрак-то его не страшил, наоборот, уютно ему было  в  теплой  ночи,  что

заботливо укрыла от недобрых глаз. К тому  же  быстрая  вода  намного  лучше

стоялой колодезной. Да только в непросвет - ной  тьме  его  дурацкое  корыто

могло пронести мимо спящих селений рядом с берегом или прямо на какой-нибудь

островок, а он ничего не увидит. Разве что домашняя скотина  какая  мумукнет

или взблеет, а то и дымком от жилья потянет. Тогда, конечно, хоть вплавь!

Вода  оказалась  чуть  солоноватой,  но  пить  можно.  Сергей   немного

приободрился. От жажды не околеет, а там поутру, глядишь, и все  образуется.

Не может быть такого, чтобы с  ним  худое  приключилось!  А  то,  что  живот

подводило от голода...

Так ведь дело привычное: старатели, бывало, истратив  вчистую  припасы,

порой день, а то и два без еды перебивались, пока не выходили  из  гиблых  и

грязных мест, где зверь был хоть и непуганый, да мясом плох, а все,  что  на

земле росло, так вообще сущая отрава.

Стараясь не делать резких движений, он медленно лег, уперся затылком  о

высокий борт, ногами - в противоположный и заснул.

А утром проснулся от криков и смеха, идущих откуда-то сверху, и  словно

небо больно тыкало в него большим жестким пальцем. Открыв глаза,  он  вместо

неба увидел ржавую, в белесых потеках стену, что нависала над  ним,  головы,

торчащие над стеной, а пальцем оказался длинный багор,  которым  его  корыто

подтягивали к огромному, как ему тогда показалось, судну.

Потом, когда все его  злоключения  у  морского  народа  будут  казаться

Сергею невнятным сном, самое последнее, что забудется - монотонный скрежет и

хлюпающее чавканье старой помпы.

Ему надо было следить за тем, чтобы топливный бачок во время работы  не

опустел, и еще время от времени заливать в положенные отверстия сизое  масло

из жестяной масленки с длинным носиком. Поначалу  дело  не  ладилось,  да  и

боязно было подойти к рычагам, что угрожающе выставили  свои  острые  локти.

Вскоре он наловчился замерять уровень масла длинным  и  тонким,  как  спица,

штырем. Но страх не проходил. Сквозь гнилые прокладки бьют  куда  ни  попадя

струйки воды, а в сильную качку выхлопную трубу движка пару раз да вырвет из

патрубка, и пока ее вставляют обратно, удушливый вонючий дым  ест  глаза,  а

желудок норовит извергнуть все съеденное.  Впрочем,  кормили  плохо-от  рыбы

вяленой, квашеной, соленой тошнило, даже если движок не плевался дымом. Рыбу

Сергей не выносил и раньше.

Правда, после удачного набега тем, кто был внизу, приносили  в  котелке

немного мяса и овощей, но на его памяти такое случалось раза два или три.

Спать приходилось здесь же, прямо  у  стальной  переборки,  за  которой

находилось машинное отделение. Судовой двигатель запускали редко, а по какой

нужде - Сергей и не догадывался. Большей частью  машину  чинили,  перебирали

детали, подкручивали какие-то железяки. Этим делом занимались два  человека.

Один -  неразговорчивый  угрюмый  дед,  с  которым  и  говорить-то  не  было

возможности, зато второй, не такой  вроде  старый,  но  со  светлыми,  будто

выцветшими глазами, прекрасно говорил по-русски да и с морским народом на их

языке вроде бы сносно лопотал.