-  Купите ее и заставьте на вас работать! Представьте - вот она нагая, в вашем ошейнике и в цепях, скребет пол. Убирает, стирает, шьет! Делает покупки, готовит! Представьте - вот она принимает ваших гостей! Ждет вас, раскинувшись в мехах!

    -  Десять тарсков!

    -  Десять тарсков, - повторил аукционист.

    -  Одиннадцать! - донеслось слева.

    -  Одиннадцать.

    Я вгляделась в толпу. Мужчины, женщины. Человек четыреста. По рядам, предлагая закуски и напитки, бродят торговцы. Я коснулась пальцами свисающей с шеи цепочки. Какой-то мужчина купил ломоть приправленного соусом мяса. Принялся жевать, поглядывая на меня. Наши глаза встретились. Я отвела взгляд. Кое-кто разговаривал, не обращая на меня внимания. Как же я их ненавидела! Я не хотела, чтобы на меня смотрели - но они и не смотрели!

    -  Какая красавица! - подзадоривал зрителей аукционист. - А размеры? Двадцать два, шестнадцать, двадцать два! - И тыкал в меня плеткой.

    -  Четырнадцать тарсков меди!

    -  Четырнадцать! - не унимался аукционист. - Но может ли торговый дом расстаться с такой красоткой всего лишь за каких-то четырнадцать тарсков? Ведь нет, благородные господа!

    -  Пятнадцать.

    -  Пятнадцать!

    За пятнадцать тарсков Раек из Тревы продал меня работорговцу. В доме Публиуса ему дали за меня двадцать. Аукционист, разумеется, это знает. Конечно, в записи это внесено.

    Он перевел на меня глаза.

    -  Девочка, - мягко, но с угрозой в голосе начал он, - продадут тебя или нет, но эту ночь ты проведешь в здешних бараках. Ты поняла меня?

    -  Да, хозяин, - прошептала я.

    Недоволен предложениями. Если цена не устроит торговца, ночью меня ждет наказание. Наверняка жестоко высекут.

    -  На живот, Дина! - приказал он. - Давай заинтересуем покупателей.

    -  Да, хозяин.

    Я легла у его ног, ожидая приказа, испуганно глядя снизу вверх - а вдруг ударит? Пролежала долго. Не ударил. Мой испуг позабавил толпу.

    -  Слушаться, двигаться быстро и красиво, сто двадцать восьмая, - мягко проворковал он.

    -  Да, хозяин, - ответила я.

    И вдруг - удар хлыста и отрывистое:

    -  На спину! Одно колено поднять, другую ногу вытянуть, руки за голову, запястья скрестить, как для наручников!

    Я повиновалась. Он начал быстро одну за другой отдавать команды. Ловя каждое слово, я принимала позы, в которых демонстрируют рабынь. Лишь мгновение давая зрителям полюбоваться каждой мучительно откровенной позой, он пролаивал следующую команду. Последовательность позиций он выбирал отнюдь не случайно; в следующую я переходила легко, иногда просто перекатываясь по полу или повернувшись, но вместе они составляли ритмичную и плавную изысканную чувственную мелодию, выверенную и точную, для меня - невероятно унизительную. Своего рода танец выставляемой напоказ рабыни. Я, что была некогда Джуди Торнтон, шаг за шагом выполняла движения горианской рабыни и в конце концов оказалась, как и вначале, на животе у его ног - дрожащая, покрытая испариной, спутанные волосы завесили глаза. Аукционист поставил на меня ногу. Я уронила голову на пол.

    -  Называйте цену!

    -  Восемнадцать тарсков, - раздался голос.

    -  Восемнадцать. Девятнадцать? Я слышал девятнадцать?

    -  Девятнадцать, - донеслось из зала.