|
Он открывал спину и показывал им. (Тем временем Костоглотов спрятал свою книгу под матрас.) Но вот вошли и в палату - доктор Донцова, доктор Гангарт и осанистая седая сестра с блокнотом в руках и полотенцем на локте. Вход нескольких сразу белых халатов вызывает всегда прилив внимания, страха и надежды - и тем сильней все три чувства, чем белее халаты и шапочки, чем строже лица. Тут строже и торжественней всех держалась сестра, Олимпиада Владиславовна: для нее обход был как для дьякона богослужение. Это была та сестра, для которой врачи - выше простых людей, которая знает, что врачи все понимают, никогда не ошибаются, не дают неверных назначений. И всякое назначение она вписывает в свой блокнот с ощущением почти счастья, как молодые сестры уже не делают. Однако, и войдя в палату, врачи не поспешили к койке Русанова! Людмила Афанасьевна - крупная женщина с простыми крупными чертами лица, с уже пепелистыми, но стрижеными и подвитыми волосами, сказала общее негромкое "здравствуйте", и у первой же койки, около Демы, остановилась, изучающе глядя на него. - Что читаешь, Дема? (Не могла найти вопроса поумней! В служебное время!) По привычке многих, Дема не назвал, а вывернул и показал голубоватую поблекшую обложку журнала. Донцова сощурилась. - Ой, старый какой, позапрошлого года. Зачем? - Здесь-статья интересная, -значительно сказал Дема. - О чем же? - Об искренности! - еще выразительней ответил он. - О том, что литература без искренности... Он спускал больную ногу на пол, но Людмила Афанасьевна быстро его предупредила: - Не надо! Закати. Он закатил штанину, она присела на его кровать и осторожно издали, несколькими пальцами стала прощупывать ногу. Вера Корнильевна, позади нее опершись о кроватную спинку и глядя ей через плечо, сказала негромко: - Пятнадцать сеансов, три тысячи "эр". - Здесь больно? - Больно. - А здесь? - Еще и дальше больно. - А почему ж молчишь? Герой какой! Ты мне говори, откуда больно. Она медленно выщупывала границы. - А само болит? Ночью? На чистом Демином лице еще не росло ни волоска. Но постоянно-напряженное выражение очень взрослило его. - И день и ночь грызет. Людмила Афанасьевна переглянулась с Гангарт. - Ну все-таки, как ты замечаешь - за это время стало сильней грызть или слабей? - Не знаю. Может, немного полегче. А может - кажется. - Кровь, - попросила Людмила Афанасьевна, и Гангарт уже протягивала ей историю болезни. Людмила Афанасьевна почитала, посмотрела на мальчика. - Аппетит есть? - Я всю жизнь ем с удовольствием, - ответил Дема с важностью. - Он стал у нас получать дополнительное, - голосом няни нараспев ласково вставила Вера Корнильевна и улыбнулась Деме. И он ей. - Трансфузия? - тут же тихо отрывисто спросила Гангарт у Донцовой, беря назад историю болезни. - Да. Так что ж, Дема? - Людмила Афанасьевна изучающе смотрела на него опять. - Рентген продолжим? - Конечно, продолжим! - осветился мальчик. |
