|
Он дождался, когда Людмила Афанасьевна подошла к его кровати, поправил очки и объявил: - Так, товарищ Донцова. Я вынужден буду говорить в Минздраве о порядках в этой клинике. И звонить товарищу Остапенко. Она не вздрогнула, не побледнела, может быть землистее стал цвет ее лица. Она сделала странное одновременное движение плечами - круговое, будто плечи устали от лямок и нельзя было дать им свободу. - Если вы имеете легкий доступ в Минздрав, - сразу согласилась она, - и даже можете звонить товарищу Остапенко, я добавлю вам материала, хотите? - Да уж добавлять некуда! Такое равнодушие, как у вас, ни в какие ворота не лезет! Я восемнадцать часов здесь! - а меня никто не лечит! А между тем я... (Не мог он ей больше высказать! Сама должна была понимать!) Все в комнате молчали и смотрели на Русанова. Кто принял удар, так это не Донцова, а Гангарт - она сжала губы в ниточку и схмурилась, и лоб стянула, как будто непоправимое видела и не могла остановить. А Донцова, нависая над сидящим Русановым, крупная, не дала себе воли даже нахмуриться, только плечами еще раз кругоподобно провела и сказала уступчиво, тихо: - Вот я пришла вас лечить. - Нет, уж теперь поздно! - обрезал Павел Николаевич. - Я насмотрелся здешних порядков - и ухожу отсюда. Никто не интересуется, никто диагноза не ставит! Его голос непредусмотренно дрогнул. Потому что действительно было обидно. - Диагноз вам поставлен, - размеренно сказала Донцова, обеими руками держась за спинку его кровати. - И вам некуда идти больше, с этой болезнью в нашей республике вас нигде больше не возьмутся лечить. - Но ведь вы сказали - у меня не рак?!.. Тогда объявите диагноз! - Вообще мы не обязаны называть больным их болезнь. Но если это облегчит ваше состояние, извольте: лимфогранулематоз. - Так значит, не рак!! - Конечно, нет. - Даже естественного озлобления от спора не было в ее лице и голосе. Ведь она видела его опухоль в кулак под челюстью. На кого ж было сердиться? - на опухоль? - Вас никто не неволил ложиться к нам. Вы можете выписаться хоть сейчас. Но помните... - Она поколебалась. Она примирительно предупредила его: - Умирают ведь не только от рака. - Вы что - запугать меня хотите?! - вскрикнул Павел Николаевич. - Зачем вы меня пугаете? Это не методически! - еще бойко резал он, но при слове "умирают" все охолодело у него внутри. Уже мягче он спросил: - Вы что, хотите сказать, что со мной так опасно? - Если вы будете переезжать из клиники в клинику - конечно. Снимите-ка шарфик. Встаньте, пожалуйста. Он снял шарфик и стал на пол. Донцова начала бережно ощупывать его опухоль, потом и здоровую половину шеи, сравнивая. Попросила его сколько можно запрокинуть голову назад (не так-то далеко она и запрокинулась, сразу потянула опухоль), сколько можно наклонить вперед, повернуть налево и направо. Вот оно как! - голова его, оказывается, уже почти не имела свободы движения - той легкой изумительной свободы, которую мы не замечаем, обладая ею. - Куртку снимите, пожалуйста. Куртка его зелено-коричневой пижамы расстегивалась крупными пуговицами и не была тесна, и кажется бы не трудно было ее снять, но при вытягивании рук отдалось в шее, и Павел Николаевич простонал. |
