|
Дуло вверх - и бац, бац. Услышат, думаю, прибегут. А как же еще, думаю, вызвать к себе подмогу? А в дверь стучат, кричат что-то. Попались, голубчики, думаю, не вырветесь. Выстрелил я еще раз. Стихло все за дверью. Слышу - бегут по улице. Патруль! - В чем дело? - спрашивают. - Так и так, - говорю, - товарищи, предстоит нам захватить и обезоружить одну белую банду. Тут часть товарищей становится возле дверей и окон, другие бегут звонить куда следует, и в скором времени приезжают на грузовике чекисты. Входим в залу, отодвигаем в сторону комод, открываем дверь и... Надо только представить себе мое дурацкое положение! В комнате, оказывается, нет никого, и нет даже никакого следа, свидетельствующего о том, что там кто-то находился. В это время входит в залу Борецкая, в капоте, со свечкой в руке, и я вижу, что она нисколько не смущена тем, что в ее квартире находится столько неприятного ей народа. - В чем дело, граждане? - говорит она. - У меня охранная грамота. И, кроме того, пожалуйста, поосторожнее. Здесь много дорогой посуды, и вся она в скором времени станет народным достоянием. - А в том, - отвечают ей, - что сейчас у вас здесь кто-то находился! - Кто же мог у меня находиться, - возражает Борецкая, - когда у меня живет этот больной матросик... - И она без всякого смущения указывает на меня. - Получил он тяжелое ранение на фронте, числится теперь инвалидом, вселен ко мне по ордеру, и я сама не знаю, как от него уберечься, потому что чудятся ему всюду контрреволюционеры, бегает он с револьвером по комнатам, и вообще кажется мне, что он не вполне в своем уме. И все смотрят на меня, и мне действительно крыть эти слова нечем, все правильно: числюсь я инвалидом, вселен по ордеру, и, главное, кроме этой вредной старухи, меня и мышей, никого в доме нет. А тут еще она всхлипывает и говорит: - Очень я прошу оградить меня от опасного соседства, я женщина старая, что я с ним буду делать. Все с сожалением смотрят на меня, и я слышу за своей спиной не очень-то лестные слова по своему адресу, и все кончилось тем, что составили протокол о моем буйном поведении, проверили мои документы и велели утром явиться на освидетельствование в психиатрическую больницу. VII Дождался утра, прихожу к Коврову, подаю пузырек с чаем. - Чай-то ты оставь, - говорит Ковров, - а вот поведение твое мне, брат, не нравится. Серьезную оплошность допустил. Поднял ночью пальбу, всю улицу перебудил, а что толку? Кому нужна такая работа? Нельзя на одного себя рассчитывать. Ты вроде как бы в разведке находишься и должен был, не поднимая шума, немедленно поставить нас обо всем в известность. Ну, я объясняю, как было дело, оправдываюсь. - А может, ты и в самом деле был пьян? - спрашивает Ковров. |
