– А, вы про него. Она тогда встречалась с Дональдом Хьюзом.

– Они были женаты, жили вместе?

– Не слышала об этом. Линда… понимаете, она в последнем классе была немного странноватая, если хотите знать.

– В каком смысле?

– В том смысле, что она одевалась так, точно ей на все плевать. И она все больше погружалась в какой‑то свой собственный мир, уж не знаю в какой. У нее вечно были неприятности из‑за того, что в классе она все время отвлекалась, но это не потому, что она была глупая или еще что‑нибудь, у нее были отличные оценки на ее уровне О, несмотря на то что она была беременная. Она просто…

– Жила в своем собственном мире?

– Да. Учителя не знали, что с ней и делать. Если они у нее что‑нибудь спрашивали, она давала правильный и разумный ответ. Выдержки у нее было не отнять. А в последнем классе она, понимаете, перестала с нами тусоваться – ну, у нас была компания: я, Линда, Джули, Анита; мы в субботу вечером часто катались в «Локарно», танцевали, смотрели, нет ли поблизости приличных парней. – Она покраснела. – Потом мы иногда шли в «Ле фонограф», если могли туда просочиться. Мы выглядели на восемнадцать, но иногда охрана очень уж придиралась. Сами знаете, как это бывает.

– Значит, Линда от вас отдалилась, можно так сказать?

– Да. Понимаете, это было еще до того, как она залетела. Тихо жила. Любила читать. Не учебники, нет. Поэзию, всякие такие штуки. И она обожала Боба Дилана.

– А другим из вашей компании он не нравился?

– Да как сказать… Нет, он классный, все дела, только вот под него не потанцуешь, понимаете? И потом, я не разбираю ни одного слова из того, что он поет, если это вообще можно назвать пением.

Чедвик не был уверен, что он вообще когда‑нибудь слышал Боба Дилана, хотя имя было ему знакомо, так что он порадовался, что вопрос был чисто риторический. Умение танцевать никогда не входило в число его достоинств, хотя с Джанет он познакомился на танцах, и тогда все, пожалуй, прошло очень даже неплохо.

– У нее были враги, кто‑нибудь, кто ее по‑настоящему не любил?

– Нет, ничего такого. Потому что Линду невозможно ненавидеть. Вы бы поняли, о чем я, если бы сами с ней познакомились.

– У нее когда‑нибудь случались с кем‑нибудь стычки или серьезные ссоры?

– Нет, никогда.

– Она принимала наркотики, не знаете?

– Никогда об этом не говорила, и я никогда не видела, чтобы она что‑нибудь такое делала. Ну, не то чтобы я обязательно знала, если бы она этим занималась, понимаете.

– Где она жила?

– В Сэндфорде, в муниципальном доме, вместе с мамой и папой. Хотя, я слышала, отец у нее недавно умер. Весной. Как‑то быстро. От инфаркта.

– Не могли бы вы мне дать адрес ее матери?

Кэрол продиктовала.

– У нее не было детей, не знаете?

– Я слышала, что года два назад она родила.

– Получается, это было в сентябре шестьдесят седьмого?

– Да, где‑то так. Но я ее больше не видела, с тех пор как тогда, в июле, кончились занятия. Я вышла замуж, мы с Кевом поселились здесь, и все такое. А потом появился маленький Энди.

– И с тех пор вы с ней не сталкивались, даже случайно?

– Нет. Я слышала, что после того, как у нее родился ребенок, она перебралась куда‑то на юг. В Лондон.

Не исключено, решил Чедвик. Это объясняет, почему ее не хватились сразу. Как сказала Кэрол, картинка в газетах была не очень похожа, к тому же люди редко внимательно вчитываются в газетные статьи.

– Вы можете предположить, что потом случилось с ребенком и его отцом?

– Дона я тут видела.