– Видела рисунок в газете. И с тех пор я… я все не верила, убеждала себя, что это не она, что это ошибка, но это ведь правда она, да? – У нее был заметный йоркширский акцент, но не такой явный, как у Кэрол Уилкинсон.

– Мы так считаем. – Чедвик вытащил из портфеля фотографию. – Боюсь, вам это будет не очень приятно, – проговорил он. – Но это важно.

Он показал ей снимок:

– Это Линда?

Глотнув воздуха, миссис Лофтхаус ответила:

– Да.

– Вам придется приехать на официальное опознание.

– В… морг?

– Боюсь, что да. Но мы постараемся вам это облегчить. Пожалуйста, не беспокойтесь.

– А когда я смогу… ну, вы же понимаете… похороны?

– Скоро, – заверил ее Чедвик. – Как только коронер разрешит забрать тело для погребения. Я вам сообщу. Мне очень жаль, миссис Лофтхаус, но я вынужден задать вам несколько вопросов. Чем скорее, тем лучше.

– Конечно. Ничего, я приду в себя. И зовите меня Маргарет, прошу вас. Может быть, сделать чаю? Как вам?

– Чашечка не повредит, – улыбнулся Чедвик.

– Тогда я сейчас.

Маргарет Лофтхаус скрылась в кухне, наверняка для того, чтобы погоревать без посторонних глаз, кипятя воду и наполняя заварочный чайник, – утешительный ритуал, освященный временем. На каминной полке тикали часы, рядом стояла обрамленная фотография. Без двадцати пяти час. Брум с приятелем сейчас на полпути к Шеффилду, а то уже и там. Чедвик встал, чтобы поближе посмотреть на снимок. На нем была запечатлена Маргарет Лофтхаус, помоложе, чем сейчас, а мужчина рядом с ней, обвивавший рукой ее талию, был, без сомнения, ее муж. Еще на фото, сделанном где‑то на воздухе, в сельской местности, была девочка с короткими светлыми волосами, глядящая прямо в объектив.

Маргарет Лофтхаус вернулась с подносом и застала его за рассматриванием фотографии.

– Это снимали на ферме Гарстенг, возле Хоуза, в Уэнслидейле, – объяснила она. – Несколько лет назад мы часто ездили туда летом в отпуск, когда Линда была маленькая. Это была ферма моего дяди. Теперь он умер и ее купили какие‑то чужие люди, но у меня сохранились о ней чудесные воспоминания. Линда была такой замечательный ребенок.

Чедвик видел, как ее глаза наполняются слезами. Она промокнула их бумажной салфеткой.

– Простите. Меня просто душат слезы, когда я вспоминаю, как все было, когда мы были счастливой семьей.

– Я понимаю, – отозвался Чедвик. – Что произошло?

Похоже, Маргарет Лофтхаус не удивилась вопросу.

– То, что обычно и происходит в наши дни, – сказала она, шмыгнув носом. – Она выросла и превратилась в подростка. Сейчас они в шестнадцать лет ожидают, что получат весь мир, правда? Ну вот, а она заполучила младенца.

– Как она поступила с ребенком?

– Отдала его на усыновление – это был мальчик, – что ей еще оставалось делать? Заботиться о нем она не могла, а мы с Джимом были уже немолоды, чтобы начинать нянчить еще одно дитя. Я уверена, что ребенок попал в хорошую семью.

– Я тоже уверен, – согласился Чедвик, – но я пришел сюда поговорить с вами не об этом ребенке, а о Линде.

– Да, конечно. С молоком и с сахаром?

– Пожалуйста.

Она разлила чай из фарфорового чайника по хрупким с виду чашкам с золочеными ободками и ручками.

– Чайный сервиз моей бабушки, «Роял Далтон», – объяснила она. – Единственная моя ценность. Теперь уже никого не осталось, кому я смогла бы его передать по наследству. Линда была единственным ребенком.