– Когда она ушла из дома?

– Вскоре после того, как родила. Зимой шестьдесят седьмого.

– Куда она отправилась?

– В Лондон. Во всяком случае, так она мне сказала.

– Куда именно в Лондон?

– Не знаю. Она не говорила.

– У вас не было ее адреса?

– Нет.

– У нее были там какие‑то знакомые?

– Наверняка были, а вы как думаете? Но я с ними никогда не встречалась и ничего про них не слышала.

– Она никогда к вам не приезжала?

– Приезжала. Несколько раз. У нас с ней были довольно‑таки дружеские отношения, однако не самые близкие. Линда никогда не рассказывала о том, как она там живет, и это меня убеждало, что у нее все в порядке и беспокоиться не о чем. Должна добавить, она и выглядела всегда так. То есть она была чистенькая, трезвая, мило одетая, если, конечно, подобную одежду можно назвать милой. И, судя по ее виду, она хорошо питалась.

– Одежда в стиле хиппи?

– Да. Длинные платья, из тех, что спадают свободными складками. Джинсы клеш с вышитыми цветочками. Такого рода вещи. Но, как я уже сказала, они всегда у нее были чистые и, как мне казалось, хорошего качества.

– Вы не знаете, чем она зарабатывала на жизнь?

– Понятия не имею.

– О чем же вы все‑таки разговаривали?

– Линда рассказывала про Лондон, про парки, здания, картинные галереи, я ведь там никогда не была. Она интересовалась и живописью, и музыкой, и поэзией. Говорила, что все, что она хочет, – это чтобы на Земле наступил мир и люди просто были счастливы. – Она снова потянулась за салфетками.

– Значит, у вас с ней были нормальные отношения?

– Я бы сказала – отличные. Но это если смотреть поверхностно. Она знала, что я не одобряю ее жизнь, хоть и мало что об этой жизни знаю. Она болтала про буддизм, индуизм, суфизм и бог знает что еще, но ни разу не упомянула Господа нашего Иисуса Христа, а я‑то ведь ее воспитывала доброй христианкой. – Она слегка покачала головой. – Не знаю. Может быть, мне надо было постараться понять, приложить больше усилий. Она казалась такой далекой и от меня, и от всего, во что я в жизни верила.

– А вы что ей говорили?

– Передавала всякие местные сплетни, рассказывала, что делают ее бывшие школьные друзья и прочее в этом роде. Она никогда не оставалась надолго.

– Вы были знакомы с кем‑то из ее друзей?

– Я знала всех соседских детей, с которыми она играла, всех ее школьных друзей, но я не знаю, с кем она проводила время, после того как ушла из дома.

– Она никогда не называла никаких имен?

– Ну, может быть, и называла, но я ни одного не помню.

– Она не жаловалась вам, что ее что‑то или кто‑то тревожит?

– Нет. Она всегда казалась довольной, безмятежной, как будто у нее не было совершенно никаких забот.

– Вы не знаете ни о каких врагах, которые у нее могли быть?

– Нет. Даже представить не могу, чтобы они у нее были.

– Когда вы ее в последний раз видели?

– Летом. Наверное, в июле, вскоре после того, как Джим…

– Линда была на похоронах?

– О да. В мае она специально приезжала сюда. Она так любила отца! Она очень меня тогда поддержала. Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто мы с ней расплевались или что‑нибудь в этом роде, мистер Чедвик. Я по‑прежнему любила Линду, и я знаю, что она по‑прежнему любила меня. Мы просто больше толком не могли ни о чем с ней разговаривать, ни о чем серьезном. Она стала скрытной. И в конце концов я оставила всякие попытки.