Видимо, читать по губам она не умеет. Широко улыбаясь, она демонстрирует мне два коричневых бумажных пакета. На ней черные лайковые перчатки, расстегнутая норковая шуба, черные бриджи, белая блузка с отложным воротником, солнечные очки и туфли-балетки от Capezio.

– О. Мой. Бог! – восклицает она. – Элла Фицджеральд, наконец-то мы встретились лицом к лицу. – Она чмокает меня в щеку и заходит внутрь, оставляя за собой шлейф Chanel № 5.

– Как же здорово. Мы написали столько писем, что уже стали лучшими друзьями. – Она поворачивается ко мне лицом. Ее широкая и искренняя улыбка совсем не похожа на ту, которую я видела на экране и на фотографиях.

– Надеюсь, ты не возражаешь, что я зашла, – говорит она. – Я спросила твоего пиар-менеджера, и она сказала, что ты восстанавливаешься после операции – тебе уже лучше, да? Выглядишь потрясающе. В общем, я подумала, что тебе, наверно, ужасно скучно. Я знаю, каково это. Не то чтобы мне приходилось лечить голосовые связки. Но у меня были проблемы по женской части, тоже мало приятного. Впрочем, хватит об этом. Я пришла составить тебе компанию, а не болтать о себе.

Ни на секунду не замолкая, она водружает пакеты на стол и снимает солнечные очки. Я закрываю дверь, едва сдерживаясь, чтобы не хлопнуть ею. Потом принимаю максимально угрожающую позу. Я упираю руки в бока и выпячиваю грудь, намереваясь посмотреть на Мэрилин сверху вниз, как на Джорджиану. Но мы с Мэрилин одного роста – кажется, она даже на сантиметр выше. И мы обе без каблуков: я в тапочках, она – в балетках. Так что мне остается лишь сверлить ее сердитым взглядом.

Мэрилин снимает перчатки, засовывает в карманы своей шубы из дикой канадской норки (да, я разбираюсь в мехах), а затем бросает шубу на спинку дивана.

Мне как-то неловко стоять в халате, мягких тапочках и с растрепанными волосами. Но с какой стати мне беспокоиться о своей внешности? Мэрилин заявилась без приглашения. Мне нравится с ней переписываться и читать письма о ее влюбленностях, съемках, кавалерах, бывшем муже да и вообще о ее сумасшедшей жизни. Но после моей операции прошла всего неделя. Я не могу ничего сказать или объяснить, не могу ни о чем ее спросить. И она явно это знает, потому что продолжает говорить без остановки.

– Я подумываю о том, чтобы взять несколько уроков актерского мастерства. Ты слышала про «Актерскую студию» Ли и Полы Страсберг? Говорят, они настоящие гении, учат играть по системе Станиславского. Ты же знаешь, я обожаю брать уроки и осваивать новые техники. Думаю, будет очень интересно.

Как ей удается болтать без умолку? Обычно она говорит с придыханием, но сейчас ее голос не похож на тот, который я слышала в фильмах. Она говорит совсем как я. Тихо, когда я того хочу, и громко, когда это необходимо.

До меня доносится изумительный запах, и я перевожу взгляд на бумажные пакеты, которые она поставила на стол. На одном из них виднеются жирные пятна. Я показываю на него пальцем.

Мэрилин широко улыбается:

– Ой, точно, ты же не можешь говорить. Ха! Я принесла нам ланч – это лучшие сэндвичи с пастрами в Нью-Йорке. Из «Карнеги Дели». Я узнала про них благодаря друзьям и не могла не принести тебе… Ты же любишь пастрами?

На миг она озабоченно надувает блестящие розовые губки, но тут же отмахивается от мысли о том, что сэндвич может мне не понравиться.

– Разумеется. Все любят пастрами. – Потом она бросает взгляд на другой пакет. – Еще я принесла тебе подарок, но сначала дай мне накрыть на стол. – Она достает салфетки, тарелки, завернутые сэндвичи и четыре банки с напитками.

– Я не знала, что тебе понравится, поэтому взяла колу Diet Rite, крем-соду Dr.