– Поразительно, – пробормотал Хеффнер. – Всего‑то и требуется заплатить человеку лишние двадцать фунтов, чтобы заставить его смотреть на вещи твоими глазами.

– При условии, конечно, что к тому времени вы хотя бы наполовину протрезвеете.

Пьяный Хеффнер недоверчиво уставился на Гамильтона, размахнулся и попытался ударить его справа по голове. Гамильтон уклонился в сторону и нанес противнику сокрушительный удар тоже правой, в то время как кулак Хеффнера попусту пробил воздух. Фотограф с посеревшим лицом сложился вдвое и упал на колени, схватившись руками за диафрагму.

Рамон задумчиво заметил:

– Кажется, синьор Гамильтон, этот господин уже наполовину протрезвел.

– Быстрый способ укрощения смутьянов, да? – Смит остался равнодушен к страданиям своего доверенного фотографа. Его раздражение сменилось любопытством. – Кажется, вам что‑то известно о Хеффнере?

– Иногда я читаю нью‑йоркские газеты, – ответил Гамильтон. – Правда, с некоторым опозданием, но это не так уж и важно, ведь деятельность вашего сотрудника распространяется на значительный период времени. То, что американцы называют издевательством над правосудием. Хеффнер подозревается в соучастии в различных преступлениях с применением силы, даже в гангстерских разборках. Либо он гораздо умнее, чем выглядит, хотя я в этом сомневаюсь, либо у него очень ловкий адвокат. Так или иначе, он всегда выходит сухим из воды. Трудно поверить, мистер Смит, что вы даже ничего не подозревали.

– Признаюсь, до меня доходили кое‑какие слухи, но я не обращал на них внимания. Тому есть две причины: во‑первых, парень знает свое дело, а во‑вторых, человек считается невиновным, пока его вина не доказана. – После короткой паузы Смит спросил: – Вы и обо мне знаете что‑нибудь предосудительное?

– Нет. Всем известно, что ваша жизнь – открытая книга. В вашем положении человек не может вести себя иначе.

– А обо мне? – полюбопытствовал Трейси.

– Не хочу задеть ваши чувства, но до сегодняшнего дня я вообще о вас не слышал.

Смит мельком взглянул на распростертого Хеффнера, словно впервые его увидел, и позвонил в колокольчик. Вошел дворецкий. Его лицо осталось бесстрастным при виде лежащего на полу мужчины. Как нетрудно было сообразить, он наверняка уже не раз видел Хеффнера в подобном состоянии.

– Мистеру Хеффнеру нехорошо, – объяснил Смит. – Отнесите его в комнату. Ужин готов?

– Да, сэр.

Когда все выходили из гостиной, Мария взяла Гамильтона за руку и тихо сказала:

– Лучше бы вы этого не делали.

– Неужели я нечаянно избил вашего жениха?

– Моего жениха! Да я его терпеть не могу! Но он злопамятен, и у него дурная репутация.

Гамильтон похлопал ее по руке.

– Хорошо, в следующий раз я подставлю другую щеку.

Мария отдернула руку и быстро прошла вперед.

* * *

После ужина Гамильтон с близнецами уехал в черном "кадиллаке". По пути Наварро восхищенно сказал:

– Ну, теперь все считают Хеффнера паршивой овцой, а Смит, Трейси, Хиллер и, насколько я понимаю, Серрано думают, будто они чисты, как только что выпавший снег. Вы ужасный лжец, синьор Наварро!

– Подобные таланты приходится скрывать. Как и во всем другом, совершенство достигается практикой.

Глава 4

Когда сгустились сумерки, вертолет, снаряженный сразу и поплавками, и лыжами, сел на песчаную полосу на левом берегу Параны. В обе стороны, насколько можно было различить в полумраке, тянулись густые и в полном смысле слова непроходимые джунгли. Противоположный, западный, берег реки уже скрыла тьма. Здесь, неподалеку от места впадения реки Икуэлми, Парана была шириной около восьми километров.