Изменить размер шрифта - +
Не позволяют ей даже сладостей принести, поболтать с ней, как с обычной больной. Может быть, Даниель нарочно засадил ее туда, чтобы она

не мешала его похождениям.
      — Зачем так говорить, моя милочка, — ты ведь отлично знаешь, что нам сказал доктор Морте — она в буквальном смысле слова сумасшедшая!
      — Ну что ты, Пьер, этого он не говорил никогда! Он сказал, что у нее нервное потрясение и все обязательно пройдет...
      — Не будем спорить! Нервное потрясение, от которого она сошла с ума, но которое вместе с тем обязательно пройдет, я совершенно с тобой

согласен...
      Они пошли вместе взглянуть на ребенка. Он, вернее, она, девочка, была такая же перламутровая, как мать, нельзя и представить себе что-либо

более нежное и трогательное...
      — Несчастная моя Мартина! Не повезло ей на этом свете...
      Сесиль плакала, стоя над колыбелью и склонив голову на плечо мужа.
      Мартина вернулась на работу. Она была так спокойна, уравновешенна и исполнительна, что распространившиеся было слухи о характере ее

болезни быстро прекратились. Нелепые сплетни! Ее муж? Ну да, он уехал по делам в Америку, что же тут такого? Таинственная болезнь? Да просто

выкидыш! Мартина, вечно склоненная над женскими руками, усердно работала, а когда глаза клиентки встречались с ее глазами, она разговор заменяла

мельканием улыбки.
      Она безропотно и как будто без сожаления рассталась с машиной, взносы за которую не выплачивались уже в течение нескольких месяцев.

Настроение Мартины, казалось, можно было бы охарактеризовать так: «Чем хуже — тем лучше!» Даже против развода она не протестовала, просила

только одного: чтобы до поры до времени об этом  никому не сообщалось. Когда Даниель вернется во Францию с новой женой, тогда видно будет. Она

спокойно изложила все это своему адвокату и отказалась наотрез принять от Даниеля деньги. При таких условиях развод мог быть осуществлен с

максимальной быстротой.
      Мартина вновь начала играть в бридж, но теперь гораздо реже, и никогда не приглашала игроков к себе. Внешне она, казалось, не переменилась

— по-прежнему холеная, надушенная, и никто не мог себе представить, в какую клоаку обратилась ее квартира, куда она никого не впускала. Мусора

она не выбрасывала, посуду не мыла, простынь не меняла... Такова была ее месть. Но кому же она мстила? Ведь никто не знал, что у нее творится?
      Однако это доставляло ей удовлетворение, злорадствуя и наслаждаясь все более усиливавшимся вокруг нее хаосом, она воображала, что может

кому-то всем этим досадить. Мартина тешилась самообманом, думая, будто кому-либо есть до всего этого дело! Целые вечера она просиживала, ничего

не делая и чувствуя себя таинственной заговорщицей...
      Она получила письмо из деревни как раз в тот день, когда ее известили, что бракоразводный процесс окончен: и года не прошло, а Даниель уже

добился развода и был вправе жениться на той, другой. Письмо из деревни поджидало Мартину у консьержки. Поднимаясь в лифте, Мартина распечатала

его: нотариус метр Валат извещал ее о смерти матери и приглашал приехать к нему в контору, чтобы урегулировать дела по наследству. Наследство...

Старая лачуга, сжечь ее, и все тут... Она подумала сначала о лачуге и только потом уже о покойнице. Десять лет она ничего не слышала о своей

семье.
Быстрый переход