Варвары думали, что у них не будет достаточно крепких веревок, чтобы
поднять Ганнона на верх креста, и поэтому, следуя карфагенскому обычаю,
прибили его к кресту; прежде чем поднять. Страдания пробудили в Ганноне
гордость. Он стал осыпать своих мучителей бранью. Он извивался в
бешенстве, как морское чудовище, которое закалывают на берегу, и
предсказывал варварам, что они умрут еще в больших муках и что он будет
отомщен.
Его слова оправдались. С другой стороны города, откуда поднимались
языки пламени вместе со столбами дыма, посланцы наемников корчились в
предсмертных муках. Некоторые, вначале лишившиеся чувств, пришли в себя от
свежего дуновения ветра; но подбородок опускался на грудь, и тело слегка
оседало, несмотря на то, что руки были прибиты гвоздями выше головы; из
пяток и из рук крупными каплями текла кровь, медленно, как падают с ветвей
спелые плоды. Карфаген, залив, горы и равнины - все точно кружилось, как
огромное колесо; иногда их обволакивал вихрь пыли, поднимавшийся с земли,
их сжигала страшная жажда, язык сворачивался во рту, и они чувствовали
струившийся по телу ледяной пот, в то время как душа их отходила.
Все же они еще различали где-то в бесконечной глубине улицы солдат,
идущих в бой, покачивание мечей; гул битвы, доходил до них смутно, как
доходит шум моря до потерпевших кораблекрушение, когда они умирают на
снастях корабля. Италийцы, более крепкие, чем другие, еще продолжали
кричать; лакедемоняне молчали, сомкнув веки, Зарксас, такой сильный
когда-то, склонился, как сломанный тростник; эфиоп рядом с ним откинул
назад голову через перекладину креста; недвижный Автарит вращал глазами;
его длинные волосы, захваченные в расщелину дерева, стояли прямо на
голове, и хрип, который он издавал, казался злобным рычанием. Спендий
неожиданно проявил необычайное мужество; он стал презирать жизнь,
уверенный в близком освобождении навеки, и ждал смерти с полным
спокойствием.
Они ослабели, но иногда вздрагивали от прикосновения перьев, задевавших
их лубы. Большие крылья окружали их тенями, и воздух наполнился карканьем;
крест Спендия был самый высокий, и поэтому на него и опустился первый
коршун. Тогда он повернул лицо к Автариту и медленно сказал ему с
неизъяснимой улыбкой:
- Ты помнишь львов по дороге в Сикку?
- Они были наши братья, - ответил галл, умирая.
Барка тем временем пробился через ограду и дошел до цитадели. Под
бурным порывом ветра дым вдруг рассеялся, открывая горизонт до стен
Карфагена; ему даже казалось, что он видит людей, глядящих вдаль, на
террасе храма Эшмуна; обратив взгляд в другую сторону, он увидел слева, у
озера, тридцать огромных крестов.
Чтобы придать им еще более страшный вид, варвары воздвигли кресты из
соединенных концами тестов своих палаток; тридцать трупов старейшин
вырисовывались очень высоко на небе. |