|
- Кто эта прекрасная дама в черном и с... кажется, это называется стеклярус? - Это герцогиня Хичестерская, сэр. - Весьма вам признателен, - сказал мистер Парэм. Его настроение переменилось. Этот глупый, шумный, бессмысленный, блестящий, многолюдный, затянувшийся далеко за полночь прием утомил его. Чудовищный вечер. Вечер вне истории, непонятно, с чего он начался, и он ни к чему не приведет. Здесь все перемешалось. Герцогини и танцовщицы. Профессора, плутократы и блюдолизы. Надо уходить отсюда. Его задержало только одно: он никак не мог найти свой шапокляк. Он похлопал по карманам, обозрел пол поблизости, но шапокляка не было. Странно. Вдалеке он увидел человека с шапокляком в руках, да, без сомнения, это был шапокляк. Не выхватить ли его из рук наглеца, не сказать ли сурово: - Прошу прощенья... Но как докажешь, что этот шапокляк принадлежит ему, Парэму? 4. НОКТЮРН Мистер Парэм внезапно пробудился. Ему отчетливо припомнилось, как он оставил свой шапокляк на столе в том зале, где был сервирован ужин. Без сомнения, какой-нибудь усердный слуга поспешил его прибрать. Надо будет с утра написать в "Савой". "Сэр", или "уважаемые господа", или "Мистер Парэм свидетельствует свое почтение". Не чересчур суровый тон. И не чересчур фамильярный... Ти-рим-пам-пам. Шапокляк он, правда, забыл, зато, кажется, принес домой чуть ли не весь джаз-банд. Теперь джазбанд играл у него в голове, и неугомонный негр все еще размахивал руками с той же бешеной энергией. Эстрадой служил медный обруч головной боли, туго стянувший мистеру Парэму череп. Эта музыка не давала уснуть, и читать что-то не хотелось, а потому мистер Парэм почел за благо тихо лежать в темноте - вернее, в тусклом предрассветном сумраке, - отдаваясь течению порождаемых музыкой мыслей. Ну и глупейший был вечер! Глупейший вечер. Мистер Парэм вдруг понял, сколько им упущено счастливых возможностей, как безрассудно он гнался за развлечениями, как недоставало ему целеустремленности и самообладания. Эта самая Гэби Грез - да она смеялась над ним! Во всяком случае, она вполне могла над ним смеяться. Может быть, и смеялась? Джаз-банд, не смолкавший в черепе, напомнил ему сэра Басси - вот он стоит одинокий и беззащитный и покачивает головой в такт субтропическому буйству звуков. В ту минуту он словно бы приуныл и казался рассеянным. И, конечно, совсем не трудно было бы поймать его на этом настроении, поймать - и уже не выпускать. Следовало подойти и негромко, но внятно сказать что-нибудь многозначительное. - Vanitas vanitatum, - мог бы, например, сказать мистер Парэм, и, поскольку никогда не знаешь, где границы первобытному невежеству этих выскочек, надо было бы сразу же тактично перевести: "Суета сует". А почему суета? Потому что у вас, дорогой сэр, нет прошлого. Потому что вы утратили связь с прошлым. А у кого нет прошлого, у того нет и будущего. И постепенно можно было бы перейти к тому, что человек должен смотреть вперед, в будущее - и к влиятельному еженедельнику. Но вместо того, чтобы высказать это напрямик, откровенно и ясно, самому сэру Басси, он слонялся из угла в угол и говорил об этом Гэби Грез, леди Гласглейд, всяким старичкам и вообще кому попало, без разбору. |
