– Как вы объясните нападение на радиста?

– Очень просто, – с горечью в голосе ответил Маккиннон. – Невидимке не было необходимости знать, где находится радиопередатчик. Он вполне удовольствовался тем, что мы проявили определённый интерес к радио.

Мистер Джемисон считает, что это он виноват в том, что на радиста напали. Совсем напрасно. Когда всем заправляет такой выдающийся ум, как Маккиннон, то его и следует винить. Это полностью моя вина. Когда я искал радиста, я отправился к команде «Аргоса», которая, как обычно, своей отдельной группой сидела в углу столовой, где ещё были раненые из Мурманска и члены нашей команды, но на таком почтительном расстоянии, что нашего разговора они слышать не могли. Впрочем, разговора как такового не было. Я просто несколько раз повторил слово «радио», достаточно тихо, чтобы не слышали посторонние, и этот парень из Лимассола посмотрел на меня. Затем я жестами показал передачу сигналов по системе Морзе, а потом якобы я кручу ручку воображаемого электродатчика. Этих манипуляций никто не видел, кроме членов команды «Аргоса». А затем я сделал идиотскую ошибку. Я приставил руку к уху, как будто слушаю что‑то. К этому времени Лимассол все понял и поднялся. Но наш новый Невидимка тоже все понял. Только одно движение рукой – и до него все дошло. Он не только опасен, но и крайне умён. Весьма неприятная комбинация.

– Да, действительно, – согласился Ульбрихт. – Вы сделали все правильно, и я не вижу причин для самообвинений. Всё‑таки я правильно сказал – это уже начинает действовать на нервы.

– Вы, случайно, не помните, – спросил Нейсбай, – кто присутствовал в столовой, когда вы были там?

– Как же, помню. Все члены команды, которые были свободны от вахты. Дежурили тогда четверо: двое на палубе и двое: вы и Трент, в капитанской каюте, где вы не сводили глаз с секстанта и хронометра. В столовой также были свободные от дежурства механики из машинного отделения. Два кока и Марио. Кроме того, семеро из семнадцати больных, которых мы прихватили в Мурманске. Трое, которые якобы больны туберкулёзом, трое, страдающие от психических расстройств. И один обморожённый. Он так забинтован, что едва ходит, так что его не стоит принимать в расчет. Присутствовали также две сиделки, которых тоже можно не принимать в расчет. Нет сомнения, лейтенант, вы правы – команда «Аргоса» наверняка вне всяких подозрений.

– Это уже кое‑что, – заметил Ульбрихт. – Буквально минуту тому назад вы делали оговорку в их адрес, что показалось мне весьма странным, так как во время нашего длинного разговора в капитанской каюте мы пришли к примерно одинаковому выводу, что команда «Аргоса» вне подозрений. Причём первоначально это предположение, если вы помните, исходило от вас.

– Помню. Здесь нет ничего удивительного. Такой уж я человек. Может, через минуту я буду смотреться в зеркало и заявлять: «И вам я тоже не верю». Да, помню, я сделал это предположение, но тень сомнения, малюсенькая совсем, у меня всё‑таки оставалась. В то время я только подозревал, что на борту корабля есть ещё один Невидимка, но уверенность я почувствовал только примерно полчаса тому назад. Трудно представить, что наш новый Невидимка не имеет никакого отношения к той пробоине в передней части балластного отсека, которая возникла, когда мы были борт о борт с тонущим корветом. Немыслимо, по крайней мере у меня это как‑то не укладывается в голове, чтобы член команды «Аргоса» намеренно пошёл на убийство человека, который является не только его коллегой, но и земляком.