– По крайней мере, это уже что‑то, – сказал Нейсбай. – И мы опять возвращаемся к нашей собственной команде, так?

– Да, к нашей команде или же, по крайней мере, к шести калекам из Мурманска, которые якобы страдают физическими и умственными расстройствами.

Нейсбай печально покачал головой.

– Арчи, это путешествие разрушит вас как личность. Никогда мне ещё не приходилось сталкиваться с человеком, который с подозрением относится буквально к каждому. Вы даже себе до конца не доверяете.

– Если подозрительность даёт хотя бы какую‑нибудь надежду на спасение, Джордж, то я буду оставаться таким. Помните, мы вынуждены были покинуть Галифакс в чрезвычайной спешке, в качестве грузового судна, который даже наполовину не успели переделать в госпитальное. А почему? Чтобы как можно быстрее добраться до Архангельска. Затем, после того небольшого происшествия с корветом, вдруг срочно понадобилось, чтобы мы направились в Мурманск. А почему?

– Потому что у нас был небольшой крен и пробоина в головной части судна.

– Погодные условия были тогда вполне нормальными. Мы могли добраться до Белого моря, пересечь его и без особых хлопот дойти до Архангельска. Но нет, приказ был таков: Мурманск или ничего. Вновь возникает вопрос: почему?

– Чтобы русские могли подложить взрывчатку в балластный отсек, – с улыбкой произнёс Ульбрихт. – Я помню, как вы говорили: «Наши милые союзники».

– Я помню их тоже. Как бы хотелось об этом не вспоминать! Мы все делаем ошибки, и я безусловно – не исключение, но здесь я совершил одну из крупнейших своих ошибок. Русские не подкладывали этой взрывчатки, это сделали ваши люди.

– Немцы! Это невозможно!

– Лейтенант, если вы считаете, что в Мурманске и Архангельске нет германских шпионов и агентов, значит, вы живете в алисовской «Стране Чудес».

– Это вполне возможно, а вот проникнуть в рабочую бригаду русских судостроителей – нет.

– В этом нет ничего невозможного, но в этом даже нет необходимости. Людей можно подкупить, и, хотя утверждение, что каждый человек имеет свою цену, не совсем справедливо, некоторые люди действительно имеют свою цену.

– То есть вы намекаете на русского предателя?

– А почему бы и нет. У вас есть свои предатели, у нас – свои. В каждой стране есть предатели.

– Но зачем немцам необходимо было пронести взрывчатку на борт «Сан‑Андреаса»?

– Понятия не имею. По этой же самой причине я просто не понимаю, почему немцы атаковали нас, выслеживали и преследовали, даже не пытаясь потопить нас. И это происходит с того самого момента, как мы обогнули мыс Нордкап. Думаю, что вполне возможно, что германский агент или, может быть, агенты подкупили кого‑нибудь из раненых, которых мы взяли на борт в Мурманске. Больной с так называемым психическим расстройством, который устал и от войны, и от моря, – вполне идеальный выбор на роль предателя. Я даже могу себе представить, что и плата была совсем невысока.

– Возражаю, мистер Маккиннон. Решение убрать «Сан‑Андреас» из конвоя было принято в самую последнюю минуту. За одну ночь человека к предательству не склонишь.

– Верно. В лучшем случае, крайне маловероятно, но, может быть, заинтересованным лицам уже за неделю‑две стало известно, что мы получим предписание идти в Мурманск?

– Чёрт побери, каким же образом они могли узнать об этом?

– Не знаю. Точно так же понятия не имею, почему кому‑то в Галифаксе уже задолго было известно о том, что доктору Сингху понадобится передатчик?

– А вам не кажется странным, что русские, если они действительно не имеют никакого отношения к проносу взрывчатки на борт корабля, заставили «Сан‑Андреас» идти в Мурманск только ради интересов ваших таинственных германских агентов?

– Ну, во‑первых, они – не мои, а то, что таинственные, – это действительно так.