– Я уже собирался лечь спать, как вдруг раздался взрыв. Керран его тоже слышал. Мы его не только слышали, но и почувствовали. Прямо под нами. Даже, скорее не взрыв, а внезапный шум, грохот. Какой‑то металлический. Керран крикнул, что мы либо подорвались на мине, либо в нас попала торпеда. Я ему посоветовал не говорить чепухи, потому что, если б мы подорвались или если б в нас попала торпеда, от нас бы ничего не осталось и мы бы не смогли разговаривать. Поэтому я со всех ног помчался на корму, хотя быстро туда не добежишь: палуба превратилась в настоящий каток.

– Значит, вы думаете, – сказал Маккиннон, обращаясь к Паттерсону, – что корпус корабля повреждён?

– Я даже не знаю, что и думать, но если это действительно так, то чём тише мы идем, тем лучше. Повреждение в корпусе не будет увеличиваться. Конечно, слишком сбавлять скорость тоже нельзя, потому что мы тогда потеряем управление и нас начнет крутить и мотать, что только увеличит повреждение в корпусе. Надеюсь, у капитана Боуэна где‑нибудь в каюте лежит план судна?

– Вот этого я не знаю. Думаю, что есть, но это сейчас не важно, тем более что, конструкция судна мне известна. Думаю, что и мистеру Джемисону тоже.

– О боже! Выходит, только я не знаю?

– Я этого не сказал, сэр. Дайте мне лучше объяснить это следующим образом. Я не могу допустить, чтобы старший механик ползал по днищу. Кроме того, вы должны оставаться наверху, сэр. Вдруг понадобится принять важное решение, а днище отнюдь не место для командующего офицера.

Паттерсон вздохнул.

– Я часто задаю себе вопрос, боцман, где проходит граница между здравым смыслом и дипломатией.

– Так вы думаете, боцман, всё дело в этом?

– Иного быть не может, сэр.

Джемисон и боцман, сопровождаемые Фергюсоном и Маккриммоном, находились в самом низу трюма, в передней его части, по левому борту, – там, где хранились запасы краски. Боцман, прикоснувшись рукой к водонепроницаемой переборке, сказал:

– Нормальная температура вверху, почти нормальная, а здесь, внизу, – холод, чуть ли не мороз. С обратной стороны – вода, сэр. Уровень воды, думаю, дюймов восемнадцать.

– Кстати, что касается цифр, – заметил Джемисон. – Мы находимся примерно на уровне ватерлинии. Ниже – балластный отсек.

– Ага, значит, там – балласт.

– А здесь – малярная мастерская. – Джемисон жестом показал на металлическую пластинку, кое‑как приваренную к борту судна. – Старший механик никогда не доверял русским судоремонтникам, которых он называл просто «русскими плотниками».

– Это может быть, сэр. Правда, я ещё не знал ни одного русского, чтобы он оставлял часовую бомбу в трюме.

Русские судоремонтники действительно бывали на борту «Сан‑Андреаса», который первоначально ходил под именем «Океанская красавица». Под этим названием, которое ему дали на американской верфи «Суда Свободы», – слово «океанский» обязательно включали в названия всех судов этой верфи, – корабль и был спущен на воду в Галифаксе, в Новой Шотландии. Отплыл он как грузовое судно, которое уже на самом деле было на три четверти переделано под госпитальное. Вооружение его сняли, погреб боеприпасов опустошили, переборки, за исключением самых существенных, убрали или проделали в них проходы; создали операционную, каюты для медицинского персонала и амбулаторию, снабдив её всем необходимым; получили медикаменты и медицинское оборудование; частично оснастили камбуз, в то время как работа над палатами, послеоперационной и столовыми так и не начиналась.