– Я ничего не могу сказать в отношении капитана Андрополуса. Единственное, я знаю, что он может оказаться негодяем, двойным агентом, каких сейчас на море хватает. Хотя я готов обдумать любое идиотское решение наших вопросов, я всё‑таки не могу примириться с мыслью о том, что капитан может пожертвовать своим судном, даже ради любой воображаемой цели. Но люди, для которых «Аргос» ничего не значит, могут с легкостью пойти на это. Было бы также интересно узнать, не набирал ли Андрополус в Мурманске новых членов команды, каких‑нибудь земляков, которым удалось спастись, когда их судно пошло ко дну. К сожалению, и Андрополус, и члены его команды говорят только по‑гречески, и никто больше на борту моего корабля греческого не понимает.

– Я говорю немного по‑гречески, только чуть‑чуть, в размере школьной программы. Просто английские средние школы уделяют значительное внимание греческому, но я почти всё забыл. Впрочем, от этого всё равно было бы мало толку, даже если бы выяснилось, что кто‑то – один или несколько человек были набраны в команду «Аргоса» в Мурманске. Они сразу же все будут строить из себя обижённых и заявлять, что они вообще не понимают, о чём мы говорим. Что можно поделать в таком случае?

Ульбрихт ненадолго замолчал, а потом вдруг произнёс:

– Русские судоремонтники.

– Что русские судоремонтники?

– Те, что устраняли повреждение вашего корпуса и приводили в порядок ваш лазарет. В особенности те, что чинили корпус.

– Ну и что с ними такого?

– Минутку. – Ульбрихт вновь задумался. – Я не знаю, где и как на «Сан‑Андреасе» искать подозрительные обстоятельства, но я абсолютно уверен в том, что начинать надо с новых членов вашей команды.

– Почему вы так считаете? Говорите всё. Меня, напоминаю вам, удивить невозможно.

– Вы получили повреждение корпуса, когда «Сан‑Андреас» подошёл к борту тонущего корвета, прежде чем вы потопили его артиллерийским огнем. Правильно?

– Правильно.

– Как это произошло?

– Не знаю. Ни торпед, ни мин, ничего подобного. С одной стороны корвета был эсминец, который снимал его команду, а мы – по другую сторону – снимали тех, кто уцелел на тонущей русской подводной лодке.

Внутри корвета раздалось несколько взрывов. В результате одного разнесло паровой котел, другие повредили пороховой погреб, разнесли пушки, а затем в трюме возник пожар. Примерно в это время мы и получили повреждение корпуса.

– Думаю, что всё произошло совсем иначе. Мне кажется, что кто‑то из членов вашей команды, из людей, которым вы доверяете, что‑то взорвал в трюме, в балластном пространстве по левому борту. Этот неизвестный точно знал, какой мощности должен быть заряд, чтобы судно не пошло ко дну, но получило бы вполне серьёзные повреждения и вынуждено было бы направиться в ближайшим порт на ремонт, в нашем случае – в Мурманск.

– Что же, в этом есть какой‑то смысл. Так действительно могло произойти. Но ваши слова меня всё равно не убеждают.

– А когда вы были в Мурманске, кто‑нибудь видел, каковы размеры повреждений в корпусе?

– Нет.

– А кто‑нибудь пытался это сделать?

– Да. Мистер Кеннет и я.

– Но, как ни странно, вам это не удалось. Не удалось, потому что вам не разрешили это сделать.

– Да, действительно так и было. Откуда вы узнали?

– Повреждённую часть корпуса, которую решили ремонтировать, покрыли просмоленной парусиной, так?

– Да, так.

Маккиннон помрачнел.

– А какие‑нибудь объяснения вам дали?

– Избегать ветра и снега.