– Мне и это в голову не приходило. Какая разница? Лично меня совершенно не волнует, к какой национальности принадлежит человек. Я рассказывал вам о своём зяте. Как и лейтенант Ульбрихт, он – лётчик. И тоже лейтенант. Если бы он считал, что он должен сбросить бомбу прямо на меня, он бы это сделал не задумываясь. И, тем не менее, лучше человека вы вряд ли найдёте.

– Вы – очень великодушный человек, мистер Маккиннон.

– Великодушный? – Он посмотрел на неё с удивлением. – Вряд ли. Просто я хочу сказать, что бомбу на меня он ещё не сбросил.

– Я не об этом говорила. Даже если бы он сбросил, это все равно ничего не изменило бы.

– Почему вы так считаете?

– Я просто знаю.

Маккиннон решил сменить тему.

– Ну, я думаю, это не очень интересная тема для разговора. Во всяком случае на сорок минут её не растянешь.

– Ему, кстати, доставило большое удовольствие подчеркивать, что он в большей степени англичанин, нежели я. С точки зрения крови, я имею в виду. Пятьдесят процентов британской крови изначально плюс более двух пинт английской крови вчера.

– Неужели? – уважительным тоном произнёс Маккиннон.

– Ну, хорошо, статистика тоже неинтересная тема. Он мне также сказал, что его отец знает моего.

– Вот как? А это действительно интересно. Он говорил мне о том, что его отец был атташе в германском посольстве в Лондоне, правда, при этом он не уточнил, каким атташе – по торговым или культурным делам или ещё по каким‑то. Может быть, он вам говорил, что его отец был там военно‑морским атташе?

– Да, говорил.

– Только не говорите мне, что его старик – капитан германского военно‑морского флота.

– Так и есть.

– Значит, вы чуть ли не кровные братья. Точнее сказать, брат и сестра. Помяните моё слово, сестра, – с серьёзным видом произнёс Маккиннон, – это рука судьбы. Божественное предопределение – кажется, так говорят.

– Фи...

– И оба они ещё служат?

– Да, – печальным голосом произнесла она.

– А вам не кажется забавным, что ваши папаши таинственно рыскают по северным водам в надежде отыскать способ, как бы свести вас друг с другом?

– Ничего забавного в этом нет.

– Я не совсем правильно выразился. Я хотел сказать – странным. – Если бы кто‑то когда‑нибудь сказал бы Маккиннону, что Маргарет Моррисон в один прекрасный день поразит его своим безутешным горем, он сразу же задал бы себе вопрос, а в здравом ли он ещё уме. Он решил, что её неожиданная печаль не стоит того. – Не надо тревожиться, девочка моя. Этого никогда не произойдет. – Правда, он сам не был уверен, что он хотел этим сказать.

– Конечно, не произойдет. – По голосу её чувствовалось, что она совсем в этом не уверена. Она хотела было что‑то сказать, застыла в нерешительности, посмотрела вдоль палубы, а затем медленно подняла голову. Хотя лицо её было в тени, ему показалось, что оно всё в слезах.

– Я сегодня много чего о вас слышала.

– Да? Уверен, что не в мою пользу, хотя в наши дни нельзя верить каждому слову. И что же вы слышали, сестра?

– Я бы хотела, чтобы вы меня так не называли.

Раздражение, которое слышалось в её словах, было таким же непривычным, как и её уныние. Маккиннон вежливо приподнял брови.

– Не говорить «сестра»? Но вы же сестра?

– Но не в том смысле, в каком это слово звучит в ваших устах. Простите меня, вы произносите его так же, как и любое другое слово, но звучит оно, как в дешёвом американском фильме, где охотник каждую девушку называет «сестрой».