— Утро вечера мудренее: завтра разберусь, в чём меня обвиняют, — сказал Размахов. — Нонам, Пётр Васильевич, повезло со стройматериалами, строители даже вагончик оставили. Вечером перевезу всё это к храму.

— У тебя, парень, на доброе дело лёгкая рука, но против власти, даже такой трухлявой, как нынешняя, тебе одному не выстоять.

— Что же мне делать? — задумчиво произнёс Размахов. — И так нехорошо, и этак негоже. Впрочем, сам я решать ничего не буду, завтра узнаю мнение прокуратуры.

— Разве у прокурора есть мнение? — усмехнулся Колпаков. — У него одно для таких, как мы, припасено — статья.

Они замолчали, задумавшись каждый о своем. До Размахова начинало понемногу доходить, что его затея вернуть храм людям, пострадавшим от отца, может закончиться, не успев начаться. Колпаков безмерно удивлялся тому, что люди не учатся на своих ошибках: казалось бы совсем недавно, всего шестьдесят лет назад, народ пребольно обжёгся о колхозное счастье с его казарменной уравниловкой и безбожием, но, поди ж ты, опять восхотел осчастливиться и забурлил на улицах столицы, не догадываясь, что его не освобождают, а запрягают в перестроечные сани, в которых развалился пьяный, как зюзя, всенародно избранный президент Ельцин.

По дороге, подняв клубы пыли, проехала грузовая машина с будкой, и Колпаков посмотрел ей вслед.

— Кажись, продуктовая? Это сколько же сейчас времени? — спохватился старик. — Я свои часы уже лет пятьдесят как на рояле забыл.

Часы были в «уазике», и Размахов, открыв дверцу, посмотрел, сколько времени, и сообщил Колпакову.

— Надо идти, пока продавщица конфеты кому другому не продала. Правнук выиграл у меня кило шоколадных конфет в шашки, и пришлось просить Верку, чтобы привезла с базы посвежее. А ты, парень, о прокуратуре не беспокойся. Я сегодня же пойду собирать подписи в твою защиту.

Проводив взглядом старика, бойко засеменившего через сад по тропке к продуктовому магазину, Размахов вошёл в храм, собрал со своего лежбища подстилки и вынес их на просушку. Прошлая ночь была дождливой, всё отсырело и попахивало плесенью.

— Сергей! — окликнул его из остановившейся на дороге машины бригадир строителей. — Мы уезжаем. А ты за своим добром присматривай, а то там, возле сарая, какой-то дядька прохаживается. Я его предупредил, но ты и сам поглядывай.

Предупреждение бригадира было своевременным, и когда Размахов подъехал к сараю, то возле его двери застал мужика, а рядом стояла двухколёсная тачка с вместительным коробом.

— Хватит в замке ковыряться, а то испортишь, — сказал, выходя из машины, Размахов. — Я строителям заплатил за всё, что находится в сарае, и за вагончик.

— Докажи, что это твоё! — ощерился мужик. — Я тоже им заплатил за всё.

— Нет, дядя, ты жулик, — спокойно сказал Сергей. — У меня есть ключ от замка, а ты в нём ржавым гвоздём ковыряешься.

Мужик смерил Сергея взглядом, понял, что с приезжим ему не совладать, и выругался. Затем подхватил тачку и, продолжая разбрызгивать матерки, потащил её прочь. Возле дороги он остановился и погрозил кулаком: «Я тебе это попомню!»

Сергей похвалил себя за то, что приехал вовремя и, открыв дверь сарая, стал переносить всё, что в нём находилось, в вагончик, который оказался изнутри вполне пригодным для жилья — с железной печкой и лежаком для ночного отдыха. Размахов работал не спеша и закончил погрузку, когда уже к нему, подпрыгивая на кочковатой дороге, подъезжал трактор.

— Готов? — высунувшись из кабины, крикнул тракторист и стал сдавать задом к вагончику.

— Ты не гони, — попросил Размахов.