Все восемь километров удерживала себя от желания повернуться и идти обратно. Но домой идти было нельзя. Картошка из председателева мешка ополовинилась, новой ждать было неоткуда. Так и дошла до самой станции, докатилась, как перекати-поле, пока не уткнулась в длинное бревенчатое здание, вокруг которого сновали люди, всё больше военные, звенели котелками, шумели и спали вповалку на вокзальном полу, обхватив для сохранности вещмешки и сидоры руками.
Взяла Анна Степановна телеграфный бланк в почтовом окошке и протиснулась к подоконнику, где стояла чернильница с ручкой. Задумалась, что писать. С другой стороны, окна все зашумели, кинулись на приступ прибывшего поезда. К окну напротив неё прилип чумазый беспризорник, выпучил глаза и побежал дальше, подбрасывая пятки к ягодицам. Толпа штурмовала поезд по всем правилам: вещи толкали впереди себя, наиболее прыткие лезли в окна.
— Дорогой Иосиф Виссарионович! — вздохнув, выскребла Анна Степановна на жёлтой бумаге. — Я, красноармейка, мать пятерых малолетних детей, не имею средств к существованию. Помогите, дорогой товарищ Сталин!
Расплатившись за телеграмму, Анна Степановна вышла на привокзальную площадь, где кипела небольшая, но горластая толкучка. У неё за пазухой лежал кашемировый платок, полученный в подарок от райобраза в сороковом году.
— Погрейся, тётка! — крикнул безногий инвалид с магнето, прикрученном к табуретке. — Вали червонец, — хватай за оба провода, как крутану — весь день будешь горячей!
— Васильев, ты? — изумлённо вскрикнула Анна Степановна, с трудом узнавая в рыночном старожиле своего однокурсника. — Боже мой!
— Что, Анечка? Видишь, как ополовинило? В школу не пойдёшь. Вот и зарабатываю на знании электротехники, А ты как?
— Костю убили. Одна теперь.
— У тебя сколько ребятишек?
— Пятеро.
— А ты чего хотела?
— Да вот платок продать.
— Понятно. Посторожи технику.
Васильев засунул платок за пазуху и, упираясь деревяшками в снег, укатил за ларьки. Вернулся он быстро с большим караваем домашнего хлеба.
— Ну, бывай! Вот возьми пацанам, — Васильев сыпанул ей пригоршню колотого сахара. — Приходи, если прижмёт, что-нибудь придумаем.
Домой Анна Степановна почти всю дорогу бежала. Ей почему-то показалось, что она забыла приоткрыть печную задвижку и теперь думала, что дети угорели. Открыла дверь и задохнулась от радости — все живы. Старшая Шурочка читает по складам сказку, а остальные лежат на кровати и слушают.
Всю ночь она не спала, прислушивалась к вою ветра в печной трубе, скрипам старой берёзы под окном и думала о том, как дойдёт её телеграмма до Москвы, попадёт к нему. Был ещё и страх, что её накажут, но она отметала его, поглядывая на сопящую во сне детвору. Она и так наказана, большим её наказать нельзя. Ребятишки спали, сегодня они поели досыта, умяли полкаравая и чугунок картошки.
Эхо от её телеграммы в Москву добежало до села быстро — к обеду следующего дня. В школу прибежала местная почтарка и принесла Желтухиной телеграмму. Дрожащими руками она вскрыла её и прочитала:
— Уважаемая Анна Степановна! Местным властям отданы указания обеспечить вас и ваших детей всем необходимым. Сталин.
Она разрыдалась. Прочитал телеграмму и другой учитель, он же директор, Рыбаков. Покрутил головой и ушёл в класс. Желтухина перечитывала и перечитывала строчки телеграммы и никак не могла прийти в себя, у неё защемило в груди, и первый раз в своей жизни она почувствовала с какой стороны находится сердце.
Вечером возле её дома остановился зелёный военный грузовик. Приехавших было двое. Шофёр сносил в избу продукты: ящик тушёнки, половинку бараньей тушки, два мешка муки, сахар, соль, спички, мыло, отрез на платье, валенки детского размера, платьица и костюмчик для Валентина. |