— Сейчас я свежей водички принесу.

— Давайте, я сбегаю, — перехватил ведро Родион и покраснел от смущения. — Куда идти?

— А вот вниз по тропке, — показал Размахов, — там родник бьёт.

Когда Зуев вернулся, между двух кирпичей уже разгорелся костерок. Сергей наполнил чайник, поставил на огонь. Колпаков развернул прихваченный из дома пакет. На чисто обструганной доске появились хлеб, головки лука, сало.

— Угощайтесь, — пригласил Пётр Васильевич и, перекрестившись, приступил к трапезе.

Размахов, к удивлению Родиона, не перекрестился, как Колпаков, просто взял хлеб и сало и стал жевать, изредка подбрасывая в костерок сухие щепки.

Это показалось Зуеву странным: отстраивает храм и не крестится. «Может, он просто чудик? — подумал Родион. — Бесится с жиру, как городской турист».

Чайник зафырчал и запоплёвывал на раскалённую золу. Сергей заварил чай и разлил его в кружки. Колпаков отхлебнул глоток и зажмурился от удовольствия.

— Хорошо-то как! И работа сердце радует, и чай. Вот всю бы жизнь так прожить в охотку, чтобы ни начальников над тобой, ни судей.

— Давняя русская мечта, — улыбнулся Размахов. — Мне приходилось читать про то, как на необитаемом острове разлёгся мужик, и вдруг на него из-за кустов — прыг два генерала. И заставили на себя пахать.

— Вот-вот! — подхватил Колпаков. — Нигде от дармоедов спасу нет, разве что в могиле.

— Между прочим, — сказал Размахов, — раньше, во времена Салтыкова-Щедрина, начальства было меньше. А сколько его сейчас, никто не ведает.

— Что-то я подзабыл — во сколько этажей наш райисполкомовский дом? — пряча мелькнувшую во взгляде хитринку, спросил Пётр Васильевич.

— Три, — ответил Зуев.

— И в райкоме партии три. Уже шесть, есть этажи и в других конторах. Составить вместе, так американский небоскреб получится. А земля всё хуже родит. — Колпаков махнул рукой. — Все про всё знают, а дел никаких. Одна гласность и плюрализма поганая.

— Да он-то при чём, Пётр Васильевич? — вмешался Размахов. — Парень работает, делает нужное дело: памятники охраняет.

Но Колпаков уже завёлся.

— Знаешь, Матвеич! Не люблю я этого слова— охрана. Смерть как не люблю! Что церковь эта — зэк, который убежит? Так зачем охранять? Оберегать, сберегать, это понятно.

— Ну, это, наверное, какой-нибудь бывший придумал — охранять.

— Церковь не убежит. А охраннику безразлично: живая она или мёртвая. Главное, чтобы на месте была. А что в ней — сортир или овощная база — его не касается.

— Между прочим, — вмешался Зуев. — Эта церковь и под охраной не состоит.

— Это почему? — удивился старик.

— Так комиссия определила. Не имеет культурноисторической ценности.

— Ну, и слава тебе, господи, — сказал Колпаков. — Значит, как сделаем, так и будет.

Чай был выпит, Размахов огляделся по сторонам: надо было работать.

— Вы, Пётр Васильевич, отдыхайте, — сказал он. — А я начну куполок покрывать. Посмотрим, как оно получаться будет.

— Можно я с вами? — вдруг сказал Зуев.

— Ты?

— Пускай лезет наверх с тобой, — поддержал его Колпаков. — Только переоденься, парень, в церкви на топчане комбинезон старый лежит. А я снизу подцеплять листы буду.

— Хорошо, — согласился Сергей.