Изменить размер шрифта - +

 

Сегодня Антон проснулся от резкого материнского голоса, — Александра Яковлевна кого-то привычно распекала по телефону. В последнее время она усвоила этот начальственно — покровительственный тон.

— Что значит, в товарищах согласья нет? — вопрошала она. — Раз их в бригаду поставили, так и согласие должны найти… Причем здесь Крылов?.. Не знаю такого. Но надо будет, поставим на место и Крылова. Вызовем на профком, объясним задачу и всё сделает, как шелковый. Из какого он цеха? Ишь моду взяли — с начальством спорить.

Антон вскочил с кровати, пулей пролетел в соседнюю комнату, не церемонясь, вырвал у матери телефонную трубку и бросил на рычаг.

— Матушка! Господи! — простонал он. — Уж лучше б ты шпульки свои, как прежде, вставляла. А то позоришься перед всем миром. Стыдуха сплошная. Иван Андреевича Крылова она на профком вызывать собралась! Да он еще в девятнадцатом веке умер! Слышала хоть: "Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник"?

— Знаю, басня, — снисходительно подтвердила Александра Яковлевна. — Ее на днях на активе Первый как пример приводил. Она горько поджала губы. — Оно и видно, что матери стыдишься, — недостаток образования Александра Яковлевна восполняла тонкой чувствительностью. — А чего стыдишься? Что одна-однова тебя на ноги подняла? Что квартиру вот эту трехкомнатную заслужила, когда другие по коммуналкам ютятся? Что колбаса в холодильнике не переводится? Между прочим, ЗИС, двойная камера, тоже не с неба свалился. А раз дают, стало быть, есть за что. Небось, когда тебя малолеткой посадить хотели, так я в кабинете начальника милиции на карачках ползала, чтоб прощение для тебя вымолить. И ничего — не стыдилась. Просто — сына спасала. Хоть и дура тебе мать, а не чужая. Так неужто взамен такое заслужила? — Да не о том же я, — Антон смешался.

— А то не знаю, о чем! Да, не доучилась. Что ж? Зато, если мне чего из знаний не додано, то я партийным чутьем добираю. Со мной директор комбината не гнушается советоваться. Один родной сын, как нелюдь. Да где б ты щас был, если б меня на пироги-сапоги эти не выдвинули? Она пригляделась к сыну. Примирительно ухватила за волосы:

— К матери у него придирки. Ткачихой — бабарихой при людях обзываешь. На себя лучше глянь. Неделю как из больницы. Спасли едва. И, пожалуйста, — веки-то вон, как у вурдалака. Опять с дружками гулял. А тебе про институт думать пора. Вступительные на носу. Куда надумал-то? — На юридический. Надежная специальность. Опять же никаких карьерных перспектив.

Последнее почему-то рисовалось Антону немыслимым благом. — Юрист, конечно, — тоже чистая работа, — нехотя согласилась мать. — Но все-таки не магистральная. Так, обслуга при начальстве. Ты лучше не тушуйся, — выбери, что попрестижней. А я помогу. — Да уж как-нибудь сам.

— Ну-ну, — Александра Яковлевна тяжко покачала головой. — Ты у нас во всем сам. И за что мне такая напасть, что сын во всякой бочке затычка? Что тебе этот узбек в ресторане был? Сват? Кум? Ведь никто и звать никак. Сам полуживой! А полез заступаться. Ох, дорого мне, Антошка, твое правдолюбство дурацкое выходит! Надеюсь, в милиции опять хлопотать не придется? Антон насупился.

Мать не раз пеняла ему историей, произошедшей за пять лет до того. В одном из дворовых полуподвалов размещалась радиомастерская, незарешеченные окна которой выходили во двор. По вечерам, после окончания рабочего дня, мальчишки скапливались перед окнами и жадно разглядывали брошенные на столах дефицитные приемники, — неохраняемое, без сигнализации помещение словно напрашивалось, чтоб его обокрали.

Быстрый переход