— В комнате было всего пять человек, Оливия. Было бы странно, если бы он не смотрел на меня.

— Ничего подобного, — упорствовала Оливия. — У него был такой взгляд, как будто он никогда тебя не видел раньше.

Миранда начала одевать.

— Я абсолютно уверена, что ты ошибаешься.

— Нет. Повернись, я застегну тебе пуговицы. Я никогда не ошибаюсь в таких вещах.

Миранда терпеливо подождала, пока Оливия поправит ее платье. А затем ей пришло в голову…

— Когда это ты набралась такого опыта? Мы живем в глуши, никуда не выезжаем. У нас просто не было возможности наблюдать за влюбленными.

— Конечно, была. А Билли Эванс и…

— Он был вынужден жениться. И ты знаешь об этом, Оливия.

Оливия закончила застегивать и, взяв Миранду за плечи, развернула ее лицом к себе. Не сумев ничего прочитать на лице подруги, она продолжила упорствовать:

— Да, а почему они должны были пожениться? Потому что любили друг друга.

— Что-то я не припомню, что бы ты предсказывала такое развитие событий.

— Ну да. Ты тогда была в Шотландии. Я не могла об этом тебе написать — ты же понимаешь, что у меня так противно получается писать.

Миранда не понимала, как такую ситуацию, как вынужденный брак из-за незапланированной беременности можно отнести к романтическим отношением влюбленных, даже описание развития событий вряд ли бы что то изменили, но факт остается фактом: против этого аргумента Оливии она не могла протестовать. Миранда на самом деле каждый год уезжала в Шотландию к дедушке и бабушке по матери, и ее не было в тот момент, когда женился Билли Эванс.

— Так мы идем завтракать?— смирившись, спросила Миранда. Не существовало повода, по которому ей бы удалось избежать сегодня встречи с Тернером, разве что он сам будет отсутствовать, потому что поздно лег спать накануне. Если в жизни есть высшая справедливость, то он должен сейчас быть в постели с пульсирующей головной болью.

— Только после того, как Мария уложит твои волосы, — решительно заявила Оливия.— Мы ничего не должны пускать на самотек. Сейчас самое главное — отлично выглядеть. О, не смотри на меня так. Ты гораздо более симпатичная, чем думаешь о себе.

— Оливия.

— Нет, нет,  я не правильно выразилась. Ты не симпатичная. Это я симпатичная. Симпатичная и обыкновенная. В тебе же есть нечто гораздо большее.

— Вытянутое лицо.

— Не правда. В детстве — может быть, но никак не сейчас, — сказала Оливия, и принялась задумчиво рассматривать Миранду. И ничего не говорила.

Ничего. И это Оливия?

— В чем дело?— подозрительно спросила Миранда.

— Я думаю, что ты превратилась в себя.

Это были те самые слова, которые сказал Тернер много лет назад. Когда-нибудь ты превратишься сама в себя, и будешь столь же красива, сколь сейчас умна. Миранда ненавидела себя за то, что помнила это. Ей хотелось плакать.

Оливия, видя затуманенные слезами глаза подруги, крепко обняла ее.

— О, Миранда. Я так тебя люблю. Мы будем лучшими из сестер. Не могу этого дождаться.

* * * * *

К тому времени, когда Миранда смогла спуститься к завтраку (полчаса спустя; она клялась, что никогда раньше не тратила так много времени на прическу, а затем поклялась, что никогда больше и не будет), ее живот протестующее урчал от голода.

— Доброе утро, семья, — жизнерадостно поприветствовала Оливия, и, подхватив тарелку, направилась к буфету, что бы наполнить ее. — А где Тернер?

Миранда про себя прочитала благодарственную молитву за его отсутствие.

— Думаю, что еще в постели,— ответила леди Ридланд. — Бедный мальчик. У него такой шок.