|
.. В этом нет сомнения. И глаза Васковского, простодушно-детские, словно лишь отражающие окружавшие предметы, и вместе устремленные в бесконечность, обратились к окну, за которым сквозь серые тучи там и сям пробивались солнечные лучи. - Жаль, что не доживу из-за своей головы; интересное будет время, - сказал Букацкий. Машко, недолюбливавший Васковского за бесконечные разглагольствования по всякому поводу и без повода и окрестивший его “пилой”, вынул сигару из бокового кармана сюртука, откусил кончик и сказал, обращаясь к Поланецкому: - Слушай, Стась, ты правда решил закладную продать? - Да. А почему ты спрашиваешь? - Хочу как следует обмозговать. - Ты? - А что? Ты знаешь ведь, я интересуюсь такими делами. Мы об этом еще потолкуем. Сегодня ничего определенного не могу тебе сказать, а завтра посмотрю по кадастровым книгам и решу, стоящее ли это дело. Приходи после обеда ко мне, и, может, мы за чашкой кофе о чем договоримся. - Ладно. Договоримся или нет, желательно только поскорее. Хочу уехать, как позволят наши с Бигелем дела. - А куда ты собираешься? - спросил Букацкий. - Сам не знаю еще. Жарко уж очень в городе. Куда-нибудь, где лес и вода. - Это устарелый предрассудок, - сказал Букацкий. - Одна сторона улицы в городе всегда в тени, не то что в деревне. Я вот хожу по теневой стороне и на жару не жалуюсь, и на лето не выезжаю никогда. - А вы едете куда-нибудь? - спросил Поланецкий у Васковского. - Пани Эмилия зовет в Райхенгалль. Может, и выберусь к ним. - Поедемте вместе. Мне все равно куда. А Зальцбург я люблю, и пани Эмилию с Литкой приятно будет повидать. Букацкий протянул свою худую прозрачную руку, взял зубочистку из стаканчика и, ковыряя в зубах, промолвил бесстрастным, безучастным голосом: - У меня в душе подымается такая буря ревности, что я готов лететь за вами. Берегись, Поланецкий, а то взорвусь, как динамит. Тон, каким это было сказано, настолько не соответствовал угрозе, что Поланецкий рассмеялся. - Мне и в голову не приходило влюбляться в пани Эмилию. Благодарю за идею! - Горе вам обоим! - сказал Букацкий, продолжая ковырять в зубах. ГЛАВА V На другой день после раннего обеда у Бигеля Поланецкий в условленный час направился к Машко. Видимо, его ждали: в кабинете стояли изящные кофейные чашечки и ликерные рюмки. Но сам хозяин отсутствовал: принимал, по словам лакея, клиенток. Из-за дверей гостиной вместе с его басом долетали женские голоса. Коротая время, Поланецкий стал рассматривать развешанные по стенам портреты предков Машко, подлинность которых вызывала сомнения у приятелей молодого адвоката. Особенно один раскосый прелат служил мишенью неистощимых острот для Букацкого, но Машко это нимало не смущало. Он решил во что бы то ни стало выдать себя за человека знатного происхождения, с недюжинными деловыми качествами, зная, что в обществе, в котором он жил, может, и посмеются над ним, но ни у кого не достанет духу его одернуть. Сам же, напористый и беспардонный сверх всякой меры и, надо отдать ему должное, оборотистый, он намеревался добиться успеха с помощью этих своих качеств. Люди, к нему не расположенные, называли его наглецом - так оно и было, с той разницей, что наглость его была сознательной. |
