Изменить размер шрифта - +
Литка смертельно больна.
     - А-я-яй! - подняв брови, воскликнул Букацкий, и лицо его приняло серьезное выражение. - А ты не преувеличиваешь?
     Поланецкий кратко изложил ему диагноз.
     - Как тут не быть пессимистом! - помолчав, сказал Букацкий. - Бедная девочка и бедная мать! Если это случится, уж и не знаю, что с ней

будет.
     - Она верующая, но страшно даже подумать.
     - Выйдем в город, тут дышать нечем...
     Они вышли на улицу.
     - Как тут не быть пессимистом! - все повторял Букацкий по дороге. - Литка, эта голубка! Как ее не пожалеть, а вот смерть не пожалеет.
     Поланецкий молчал.
     - Теперь и сам не знаю, - продолжал Букацкий, - ехать ли в Райхенгалль. Без пани Эмилии мне жизнь не в жизнь. Когда она в Варшаве, я хоть

предложение ей делаю раз в месяц - и каждый месяц получаю отказ. Так и живу с первого числа по первое, как на жалованье. Сейчас вот первое

прошло, и мне чего-то недостает, как будто жалованье кончилось. А матери известна вся серьезность положения?
     - Нет. Жизнь девочки на волоске, но так может продолжаться и еще несколько лет.
     - Гм! А кто может поручиться, что нам отпущено больше? Скажи, ты часто думаешь о смерти.
     - Нет. А какой смысл? В этой тяжбе я в заведомом проигрыше, чего же ее и затевать, особенно прежде времени.
     - В заведомом-то заведомом, а все-таки тягаемся с ней до самого конца. В том и смысл: иначе жизнь была бы скучнейшим фарсом. А так она хоть

глупая драма. Что до меня, я могу выбирать одно из трех: повеситься, поехать в Райхенгалль или в Мюнхен еще раз посмотреть Бёклина. Если быть

последовательным, надо бы выбрать первое, но поскольку мне это несвойственно, я предпочту Райхенгалль. Ни изяществом рисунка, ни

колористичностью пани Эмилия не уступит Бёклину.
     - А в Варшаве что слышно? - невпопад спросил Поланецкий; вопрос этот вертелся у него на языке с самого начала разговора. - Ты видел Машко?
     - Видел. Он купил Кшемень и теперь, что ни говори, богатый помещик, хотя у него хватает ума не важничать. Он благосклонен, снисходителен,

милостив, доступен, словом, изменился к лучшему; мне это, правда, безразлично - какая мне от этого польза! Но ему это явно на пользу пошло.
     - На Плавицкой он не собирается жениться?
     - Говорят, собирается. Твой компаньон Бигель упоминал об этом - и еще Кшемень купил он очень выгодно. Да, впрочем, приедешь, сам узнаешь.
     - А где сейчас Плавицкие?
     - В Варшаве. В гостинице “Рим”. А барышня собой недурственная. Я был у них на правах кузена, разговаривал о тебе.
     - Мог бы найти более приятную для них тему.
     - А Плавицкий рад случившемуся. По его словам, ты, сам того не желая, оказал им услугу... Я спросил барышню, как это она раньше не

познакомилась с тобой? Она ответила, что ты, наверно, за границей был, когда они в Варшаву приезжали.
     - Да, в Берлин ездил по делам и пробыл там довольно долго.
     - Незаметно по ним, чтобы они сердились. Хотя, по слухам, барышня с таким увлечением занималась хозяйством, что ей впору бы дуться на тебя:

как-никак ты лишил ее любимых занятий. Но мне она ничего такого не говорила.
     - Вероятно, скажет мне, такая возможность у нее будет, я сразу по приезде нанесу им визит.
Быстрый переход