– Остается еще десять карточек. Их кому?

– Ну а что вы, собственно, привязались к этим карточкам? Взял и взял.

Он очень рассеянный стал в последнее время, все терял. Вот и взял с запасом.

Устраивает такое объяснение?

– Ну, раз другого у вас нет… – разочарованно сказал я.

Марина развела руками. Мне впору было сделать то же самое. Вещи, которые казались исполненными тайного значения, оказывались бессмысленными, В них не было ничего. Забывчивость Павла, туман в его голове, запои… Хаос вместо порядка, бардак вместо логики. А в результате – то же самое, как если бы Павел предоставил мне в письменном виде мотивацию необходимости моего участия в этом деле. Я все равно оказался здесь. Я все равно был вынужден взяться за предназначенную мне роль. Я стал расследовать смерть Павла Леонова, которая потянула за собой гибель его сына, а теперь я знал и другое звено в этой жутковатой цепочке – смерть Стаса Калягина и его жены. Все получилось, как хотел Павел. Как он хотел и о чем он не успел мне сказать.

Странно все это… Впору глубоко вздохнуть и сказать что‑то философское по этому поводу. Типа: «От судьбы не убежишь». Только не хочется философствовать. Не хочется терять время. Я уже достаточно потерял его – Павел Леонов мертв, Юрий Леонов мертв. Каждый из этих двоих знал нечто, что я должен был у них спросить, но не спросил. Каждый из этих двоих унес с собой тайное знание, которое стало свинцовой болванкой на ногах пловца.

Знание, утягивающее вниз, в темную холодную глубину, откуда нет возврата.

– Павел даже не намекнул вам, из‑за какого старого дела ему и остальным грозит опасность, – констатировал я, глядя на Марину. Она кивнула. – Ваш брат вам также об этом ничего не рассказывал? – еще один кивок. – Но остались Булгарин и Кожухов. Они должны знать.

– Если они еще живы, – сказала Марина. Очень своевременное и точное замечание.

22

Я легко отделался – «Шевроле» был на месте, при всех четырех колесах и с целыми стеклами. Правда, на левом крыле появилось свежепроцарапанное трехбуквенное ругательство. Можно было дописать «вам!» и считать получившуюся фразу своим девизом, навроде рыцарского. Но я решил, что это "будет слишком вызывающе. И попросту уехал оттуда.

Марина снабдила меня адресами Кожухова и Булгарина, и работой я теперь был обеспечен до конца дня. То есть я не собирался немедленно ехать к Булгарину в Москву, но обсудить такую возможность с Орловой и получить деньги на эту командировку я намеревался. Но сначала мне нужно было позвонить Сереге. В том микрорайоне, где жила Марина Калягина, я даже и не останавливался у телефонов‑автоматов: по их внешнему виду было понятно, что они давно и надолго сломаны. Пришлось ехать в центр Города.

Трубку снял Панченко, но я не хотел, чтобы он был в курсе моих отношений с Серегой. Пришлось заговорить с ним хриплым и как бы старческим голосом, наподобие той бабки, что жила теперь в квартире Стаса Калягина.

Панченко меня не узнал и пообещал позвать Серегу к телефону. Минуты через две я услышал знакомый голос:

– Алло…

– Это Шумов, – быстро заговорил я. – Не подавай виду, что разговариваешь со мной, не называй моего имени. Понял?

– Само собой, – весело ответил Серега.

– Есть новости по делу о Юре Леонове?

– Да ты просто какая‑то бабка Ванга! – сказал Серега, искренне удивляясь. – Как раз сегодня ночью… Да еще такие новости! О, Панченко вышел, так что могу открытым текстом: на леоновской квартире сегодня ночью нашли связанного мужика, слегка побитого…

– «Слегка? – недовольно подумал я.