Наконец он решил: "Завтра воскресенье, с утра у меня будет достаточно
времени".
Но так как отныне Симон уже не отделял историю своей жизни от истории
литературы, он решил сохранить для потомства драгоценный документ и
старательно вывел чернилами в блокноте следующую фразу; "Нынче вечером я
закрыл глаза Жану де Ла Моннери". Под этими словами он поставил дату.
За отсутствием лучшего Симон уже заранее придумывал плоские фразы,
фабриковал полуправду.
Наконец он лег в постель и постарался устроиться с краю, на холодной
простыне, подальше от спящей жены. Он потушил лампу над изголовьем.
Положив на ночной столик очки, Лашом закрыл глаза и вытянулся;
неподвижно лежа на спине с запрокинутой головою, он пытался улечься так,
как лежал на смертном одре покойник. Симон силился взглянуть на себя со
стороны и старался изобразить на своем широком лице то самое презрительное
выражение, какое было у мертвого старика с длинным профилем; и если бы не
жаркое дыхание жены, лежавшей в нескольких сантиметрах от него, Симон,
пожалуй, достиг бы поставленной цели.
2. ПОХОРОНЫ
В глубине садика, опустошенного зимними холодами, где над оградой
свешивались и выглядывали на улицу голые ветви, приютился простой белый
двухэтажный дом.
Мари-Элен Этерлен приветливо встретила Лашома.
- Да, да, я уже все знаю... Эмиль Лартуа был так любезен, так
внимателен и добр, он мне позвонил и предупредил о вашем визите. И потом,
наш дорогой, незабвенный Жан часто говорил о вас, и всегда с большой
симпатией... Благодарю, что вы навестили меня.
Она была уже немолода, но Симон затруднился бы определить ее возраст.
Вокруг головы у нее была уложена коса пепельного цвета. Юбка серого платья
длинна не по моде; отделка корсажа - причудливые рюши из тюля и кружев -
подчеркивает стройность белой шеи. Глаза заплаканы, лоб ясный, без единой
морщинки, но кожа на лице, еще гладкая и покрытая легким пушком, уже
начинает увядать.
Мари-Элен Этерлен взяла у Симона листок, прочла его, поднесла к губам,
затем закрыла глаза руками и с минуту не отнимала их от лица.
Убранство комнат представляло собою резкий контраст скромному внешнему
виду дома. Все здесь ослепительно сверкало; зеркала, позолота,
разноцветные витражи, резная мебель, вделанные в стены застекленные шкафы,
откуда вырывались игравшие всеми цветами радуги лучи, - все напоминало
сказочный испанский или венецианский замок. Казалось, гостиная целиком из
стекла; страшно было пошевелиться, чудилось, что достаточно кашлянуть - и
все разлетится вдребезги!
- Если бы жена его не была такой злобной, как бы мы были счастливы! -
проговорила госпожа Этерлен.
Симон молчал, вся его поза выражала скорбь и внимание.
- Меня даже не допускали к Жану, когда он болел, - продолжала она. -
Приходилось узнавать о его здоровье по телефону. |