Изменить размер шрифта - +

   Наконец он решил: "Завтра воскресенье, с утра у меня  будет  достаточно
времени".
   Но так как отныне Симон уже не отделял историю своей жизни  от  истории
литературы, он  решил  сохранить  для  потомства  драгоценный  документ  и
старательно вывел чернилами в блокноте следующую фразу; "Нынче  вечером  я
закрыл глаза Жану де Ла Моннери". Под этими словами он поставил дату.
   За отсутствием лучшего Симон  уже  заранее  придумывал  плоские  фразы,
фабриковал полуправду.
   Наконец он лег в постель и постарался устроиться с  краю,  на  холодной
простыне, подальше от спящей жены. Он потушил лампу над изголовьем.
   Положив  на  ночной  столик  очки,  Лашом  закрыл  глаза  и  вытянулся;
неподвижно лежа на спине с запрокинутой головою, он пытался  улечься  так,
как лежал на смертном одре покойник. Симон силился взглянуть  на  себя  со
стороны и старался изобразить на своем широком лице то самое презрительное
выражение, какое было у мертвого старика с длинным профилем; и если бы  не
жаркое дыхание жены, лежавшей в нескольких  сантиметрах  от  него,  Симон,
пожалуй, достиг бы поставленной цели.



2. ПОХОРОНЫ

   В глубине садика,  опустошенного  зимними  холодами,  где  над  оградой
свешивались и выглядывали на улицу голые ветви,  приютился  простой  белый
двухэтажный дом.
   Мари-Элен Этерлен приветливо встретила Лашома.
   - Да, да,  я  уже  все  знаю...  Эмиль  Лартуа  был  так  любезен,  так
внимателен и добр, он мне позвонил и предупредил о вашем визите. И  потом,
наш дорогой, незабвенный Жан часто говорил  о  вас,  и  всегда  с  большой
симпатией... Благодарю, что вы навестили меня.
   Она была уже немолода, но Симон затруднился бы определить  ее  возраст.
Вокруг головы у нее была уложена коса пепельного цвета. Юбка серого платья
длинна не по моде; отделка корсажа - причудливые рюши из тюля и  кружев  -
подчеркивает стройность белой шеи. Глаза заплаканы, лоб ясный, без  единой
морщинки, но кожа на лице, еще  гладкая  и  покрытая  легким  пушком,  уже
начинает увядать.
   Мари-Элен Этерлен взяла у Симона листок, прочла его, поднесла к  губам,
затем закрыла глаза руками и с минуту не отнимала их от лица.
   Убранство комнат представляло собою резкий контраст скромному  внешнему
виду  дома.  Все   здесь   ослепительно   сверкало;   зеркала,   позолота,
разноцветные витражи, резная мебель, вделанные в стены застекленные шкафы,
откуда вырывались игравшие всеми цветами радуги  лучи,  -  все  напоминало
сказочный испанский или венецианский замок. Казалось, гостиная целиком  из
стекла; страшно было пошевелиться, чудилось, что достаточно кашлянуть -  и
все разлетится вдребезги!
   - Если бы жена его не была такой злобной, как бы мы были  счастливы!  -
проговорила госпожа Этерлен.
   Симон молчал, вся его поза выражала скорбь и внимание.
   - Меня даже не допускали к Жану, когда он болел, -  продолжала  она.  -
Приходилось узнавать  о  его  здоровье  по  телефону.
Быстрый переход