|
Ты сама убедишься. Впрочем, это в какой-то степени справедливо. Последние слова она произнесла назидательным тоном, словно изрекла философскую истину, и погрузилась и раздумье. - Анни, - жалобно позвала шепотом рыженькая. - Что тебе? - Я голодна... Нельзя ли чего-нибудь поесть?.. - Ну, конечно, деточка. Почему ты сразу не сказала, что не обедала? Чего тебе хочется? - Сосисок с горчицей, - задыхаясь, ответила рыженькая, глаза ее расширились и наполнились слезами. Анни Фере подозвала официанта и заказала порцию сосисок. Заметив, что тот колеблется, певичка прибавила: - Да, да, ступайте, это не за счет заведения. Я сама уплачу. Наклонившись к подруге, Анни тихо сказала: - До чего подлы здесь лакеи! Через несколько минут официант возвратился с дымящимся блюдом. Рыженькая схватила рукой сосиску, окунула ее в горчицу и откусила большой кусок. - Ешь прилично, - шепнула певичка. - Он смотрит на нас. Уже в третий раз. Только не подавай виду, что замечаешь. С минуту она глядела на подружку, которая вооружилась ножом и вилкой и старательно, в полном молчании, поглощала одну сосиску за другой. По мере того как девушка насыщалась, на ее худом, остреньком и веснушчатом личике с нарумяненными скулами появлялись живые краски. Оркестр исполнял какую-то оглушительную американскую песенку. - Сказать по правде, сердце у меня отзывчивое, - проговорила Анни Фере. - Когда я вижу, что такая славная крошка голодает, у меня душа болит... А знаешь, ведь ты прехорошенькая. Она поднялась со стула. - Ладно, теперь самое время идти. Ты поняла, что я тебе сказала? Смотри, не оплошай. Подружка, не переставая жевать, только тряхнула пылающей гривой. - Не забудь накрасить губы, - напомнила Анни. Покачивая крутыми бедрами так, что ее длинное черное атласное платье сразу же зашуршало, она пересекла круг, где танцевали несколько пар. - Итак, милый Люлю, ты даже не здороваешься? - воскликнула она, останавливаясь возле столика, за которым в одиночестве сидел Моблан, уставившись на ведерко с шампанским. - Я вас не знаю, мадемуазель, и не понимаю, что вам от меня угодно, - ответил он, окидывая рассеянным взглядом зал. У него был низкий, тягучий и хриплый голос. Он говорил недовольным тоном, почти не раскрывая рта, в котором торчала сигарета. - О Люлю! Неужели ты сердишься на меня за то... за то, что произошло тогда! - Вы изволили посмеяться надо мной, мадемуазель, я вас больше не желаю знать. Я считал вас благоразумной девицей, а вы, оказывается, не лучше других! К тому же я твердо решил больше не иметь дела с женщинами вашего круга. - Каждый может совершить неловкость... Нельзя же из-за этого ссориться, - сказала певичка. И она так низко наклонилась над столом, что Моблан без труда мог заглянуть в глубокий вырез корсажа. |
