Выпуклые голубые глаза уставились на
ее грудь, затем Люсьен с деланным равнодушием отвел взгляд в сторону.
- Если хотите знать, я нынче утром даже вычеркнул ваше имя из списка
тех, кто будет приглашен на мои похороны. Вот вам! - заявил он.
Потом откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться произведенным
эффектом. Анни Фере, усматривая бог весть какую связь между приглашением
на похороны и завещанием, воскликнула:
- Ах! Нет, Люлю, ты этого не сделаешь! Ты и вправду хочешь меня
огорчить? Знаешь, ты ведешь себя не очень-то шикарно, нет, нет, совсем не
шикарно! А впрочем, какое это имеет значение? Ты еще всех нас
переживешь...
Лесть сыграла свою роль. Все же Моблан проворчал:
- Люди, которые со мной дурно обошлись, для меня попросту больше не
существуют, да, не существуют...
Но взгляд выпуклых голубых глаз снова проник за корсаж. Певичка едва
заметно повела плечами, и Моблан отчетливо увидел, что грудь ее ничем не
стянута.
- Ну ладно, присядь, выпей стаканчик, - сказал он, указывая на стул.
- О, это уже куда любезнее! Узнаю моего Люлю.
Анни бросилась к нему на шею и вымазала губной помадой шишковатый лоб.
- Хватит, хватит, - проворчал он, - еще обожжешься. Мы друзья - и
только...
Он смял наполовину выкуренную сигарету, мокрый кончик которой был весь
изжеван, его крупные желтые зубы привычно стиснули новую сигарету, затем
он спросил:
- Что это за малютка с тобой сидела?
- Там? А, это Сильвена Дюаль, прелестная девочка.
- Это ее настоящее имя?
- Нет, сценическое. Знаешь, она из хорошей семьи! Папаша, конечно,
противился тому, чтобы она шла на сцену, и ей пришлось покинуть дом. Это
вполне естественно, в ее годы я сама была такой, в душе у нее пылает
священный огонь.
И Анни принялась рассказывать трогательную, но избитую историю о
родительском гневе, о благородной бедности, о нетопленной комнате, где
приходится учить роли, и о доброй подруге, которая знает, как тяжела
подобная жизнь, потому что сама прошла через эти испытания, и всеми силами
хочет помочь бедной девочке.
- Мила, очень мила! - бормотал Люсьен Моблан, покачивая головой. - И...
талантлива?
- Необыкновенно. Пока еще только дебютирует. Но, поверь, она живет лишь
ради искусства.
- Хорошенькая, воспитанная, талантливая, смелая, - перечислял Моблан. -
Стало быть, по-твоему, ей следует помочь? А? Надеюсь, она благоразумна?
Анни Фере, не смущаясь, выдержала его вопрошающий взгляд.
- О, еще как благоразумна! Даже слишком, - ответила она. - По-моему, у
нее никого нет. Это сама чистота, она просто дикарка.
- Отлично, отлично, - пробормотал Моблан. - Так оно и должно быть.
Он поманил пальцем метрдотеля и глазами указал на столик, за которым
сидела Сильвена Дюаль. После короткого разговора метрдотель возвратился и
объявил, что "барышня ответила отказом".
- Я ж тебе говорила! - торжествующе воскликнула Анни. |