Священные
тексты, казавшиеся ему прежде пустыми и унылыми, раскрылись
перед ним во всей своей волшебной красе; в них обрел он
глубочайшее утешение, и в диспутах и упражнениях разума он
покорял отныне вершину за вершиной. Но ключ к последней тайне,
к величайшей загадке бытия, он отыскать не сумел, и это
омрачало его жизнь.
И решил царь подвергнуть плоть свою суровому испытанию.
Запершись в самых дальних и сокровенных покоях своих, он провел
сорок дней и сорок ночей без пищи, и ложем для его обнаженного
тела служил холодный каменный пол. Истаявшая плоть его дышала
чистотой, узкое лицо озарено было внутренним светом, и никто из
брахманов не выдерживал его лучезарного взгляда. И вот по
прошествии сорока дней он пригласил всех брахманов в храм для
упражнения разума в разрешении трудных вопросов, а почетной
наградой мудрейшим и красноречивейшим из них должны были стать
белые коровы в золотом налобном убранстве.
Священники и мудрецы пришли, расселись по местам, и
началась битва мыслей и речей. Они приводили, звено за звеном,
всю цепь доказательств полного согласия мира чувственного и
мира духовного, оттачивали умы в толковании священных гимнов,
говорили о Брахме и об Атмане2. Они сравнивали сторукое
Прасущество с ветром, с огнем, с водой, с растворенной в воде
солью, с союзом мужчины и женщины. Они выдумывали сравнения и
образы для Брахмы, создающего богов могущественнее самого себя,
и проводили различие между Брахмой творящим и Брахмой,
заключающим в себя сотворенное; они пытались сравнивать его с
самими собой; они блистали красноречием в диспуте о том, старше
ли Атман своего имени, равно ли имя его сущности и не есть ли
оно всего лишь его творение.
Царь вновь и вновь возглашал о новом состязании, испытывал
мудрецов все новыми вопросами. Но чем усерднее были брахманы и
чем больше речей звучало под сводами храма, тем сильнее
чувствовал царь свое одиночество, тем сиротливее становилось у
него на душе. И чем больше вопрошал он и внимал ответным речам,
кивая головой в знак согласия, и одаривал достойнейших, тем
нестерпимее жгла его сердце тоска по истине. Ибо ответы и
рассуждения брахманов, как он убедился, лишь вертелись вокруг
истины, не касаясь ее, и никому из присутствующих в храме не
удавалось проникнуть за последнюю черту. И, перемежая вопросы с
похвалами и наградами, он сам себе казался мальчиком,
увлеченным игрой с другими детьми, славной игрой, на которую
зрелые мужи взирают с улыбкой.
И вот посреди шумного собрания брахманов царь все больше
погружался в себя, затворив врата своих чувств и направив
пылающую волю свою на истину, о которой ему ведомо было, что к
ней причастно все обладающее сущностью, что она сокрыта в
каждом, а значит, и в нем самом. И так как внутренне он был
чист -- он, исторгнувший из себя за сорок дней и сорок ночей
все шлаки души и тела, -- то вскоре в нем самом забрезжил свет
и родилось чувство насыщения, и чем глубже он погружался в
себя, тем ярче разгорался этот свет перед внутренним оком его,
подобно тому, как человеку, идущему по темной пещере к выходу,
все ярче, с каждым шагом все пленительнее сияет луч
приближающейся свободы. |