— Ну, пойдем…

Саньке не приходилось еще тут бывать, он и в «Родине» не бывал, поскольку к искусству был равнодушен. Прошли внутрь бывшего кинотеатра, зашли в какой-то закуток, закрытый фанеркой, — это оказался кабинет руководства. Заведующий еще раз спросил, как полностью зовут, год рождения, чем занимался.

Санька, напустив на себя суровость, поведал про свои «подвиги»:

— Квартирки бомбил, промышлял по рынкам… всякое.

— И что ж, ни разу не попадался?

— Не, я ловкий. Только эта, — парень изобразил тревогу, — вы же меня не сдадите? Не надо, я ж к вам как к людям. Я полезный, что говорят — то и делаю.

— Редкое качество, — то ли в шутку, то ли всерьез заметил заведующий. — А родители? Погибли?

— Чего ж погибли, живехоньки.

— Почему же не к ним отправился?

Санька изобразил горечь и обиду:

— А зачем я им? Они шишки на ровном месте, уважаемые люди, к чему им сын-вор.

— Я должен связаться с ними, — сказал заведующий.

— Зачем?

— Они приедут, заберут тебя…

— Это не надо. Я не поеду.

— Не поедешь?

— Нет. И не скажу, кто они.

— Вот видишь, а только что твердил: делаю, что говорят, — напомнил Эйхе. — Ну да ладно, у тебя будет время подумать. Пока отправляйся в душевую… да, как ты себя чувствуешь?

— Да это… пожрать бы, а так все хорошо.

— Давай все-таки по порядку. Сначала душ, потом врач, потом за стол, — и заведующий, пошарив в столе, достал сверток: — на́ вот, держи.

В бумагу был завернут кусок хлеба с маслом. Добрая тетка со смешной фамилией, ворча что-то насчет того, что надо покормить сперва, а потом дурью маяться, провела его в другой корпус, где на первом этаже какой-то человек читал газету.

— Юра, это к тебе, — сказала она, чуть подталкивая к нему Саньку, — новенький.

— Хорошо, спасибо, — отозвался мужчина, поднимаясь.

Приходько с интересом рассматривал знакомую по рассказам личность. На первый взгляд, обычный мужичок лет двадцати пяти, волосы темные и как будто сырые, глаза светлые, сам худой, а лицо пухлое, бледное, чистое, как у девчат. Левой руки нет по плечо, пустой рукав убран в карман.

Санька прошел за Юрием к запертой комнате, к двери которой была прикноплена бумажка с надписью: «Белье». Божко, ловко орудуя одной рукой, отпер замок, быстро отыскал нужные тряпки правильных размеров, передал Саньке. Все было наичистейшее, отглаженное и даже подкрахмаленное. Саньке стало неловко, он начал бормотать, что сам простирнет, но Божко только рассмеялся:

— Положено — получи и распишись, понял? — при этом он так близко подошел к нему, что Санька невольно отшатнулся и подумал: «Странный какой-то, куда страннее, чем даже заведующий».

«Дурдом у них тут, это как пить дать», — вздохнул Санька и, зайдя в душевую, закрыл дверь. Помылся, переоделся, пригладил волосы и вышел.

— Теперь к врачу, — проскрипел Божко и повел Саньку вдоль по коридору в этом же корпусе. Корпус был пустой, новенький и оштукатурен недавно, наверняка Яшкой. Он пусть и хлыщ, и пустой человек, но что есть, то есть, умеет. Они прошли в конец коридора, и Божко постучался в дверь, на которой была табличка: «Лебедева Г. И., врач».

Вот она сама открыла. Вроде не раз ее Санька наблюдал, пусть и издалека, а все равно поджилки затряслись. А может, еще и потому, что медиков он вообще боялся и недолюбливал.