|
16000 - на народное здравоохранение. 4500 - на народное образование". - Я прочел, князь, - ответил секретарь. - Со вниманием ли прочел, Емеля? - Да, ваше сиятельство. Особливо сравнил я две цифры - самую первую с самой последней. - А коли прочел, так положи листок на место. Но выводы из сей табели весьма поучительны для историков времен грядущих... Тихо в селе Архангельском, до чего же тихо. По вечерам из лесу темного набегают волки и, сев на тощие подмороженные зады, воют на огоньки боярской усадьбы. Уютно потрескивают в доме высокие печи, мягко колышется пламя свечей. В узорах сложных оконце. И, оттаяв стекло своим дыханием, старый князь Голицын глядит в ночь... Страшна ночь на Руси! Сон русского человека в ночь зимнюю - не сравнить со "сном" шекспировским: чудятся Голицыну отрубленные головы предков и головы внуков его. Крадется старик в детские опочивальни. Спят внуки его, крепко спят. Еще ничего не знают! Глава 10 Кострома - полна ума! И с этой поговоркой никто на Руси не спорит... Вот что случилось в Костроме - от ума великого. Чиновник Костромской духовной консистории Семен Косогоров (волосом сив, на затылке косица, на лбу бородавка - мета божия) с утра пораньше строчил перышком. Мутно оплывала свеча в лубяном стакане. За окнами светлело. В прихожей, со стороны лестницы входной, копились просители и челобитчики - попы да дьяконы, монахи да псаломщики. Косогоров уже к полудню взяток от них набрался, а день еще не кончился... - Эй! - позвал. - Кто нуждит за дверьми? Войди следующий. Вошел священник уездный. В полушубке, ниже которого ряска по полу волоклась, старенькая. Низко кланялся он чиновнику, на стол горшочек с медком ставил, потом гуся предъявил. Косогоров липовый медок на палец брал и с пальца пробовал. Гуся презентованного держал властно, огузок ему прощупывая - жирен ли? И гуся того с горшком под стол себе клал, после чего спрашивал охотно: - Кою нужду до власти духовной имеешь? И как зовешься? На что отвечал ему священник так: - Зовусь я Алексеем, по батюшке Васильевым. Нужды до власти духовной не имею, по смиренности характера, от кляуз подалее. Но прошу тебя, господин ласковый, ссуди ты меня бумагой для чистописания. Совсем плохо в деревне - негде бумажки взять. - Бумажка, - отвечал ему Косогоров, - ныне в красных сапожках бегает. - И, гуся из-под стола доставая, опять наглядно огузок ему щупал и морщился. - Но.., много ль тебе? И на што бумага? - По нежности душевной, - признался Алексей Васильев, - имею обык такой вирши и песни в народе собирать. Для того и тужусь по бумажке чистенькой, дабы охота моя к тому не ослаблялась. Ибо на память трудно надеяться: с годами песен всех не упомнишь... Косогоров вдруг обрадовался, говоря Васильеву: - Друг ты мой! Я и сам до песен разных охоч. Много ль их у тебя собрано? Канты какие новые не ведаешь ли? Священник тут же - по памяти - один кант начертал: Да здравствует днесь императрикс Анна, На престол седша увенчан на. Восприимем с радости полные стаканы, Восплещем громко и руками, Заскачем весело ногами, Мы - верные гражданы... То-то есть прямая царица! То-то бодра императрица! - Чьи вирши столь дивно хороши? - спросил Косогоров. |
