|
.. - Альбрехт, - позвала Анна Корфа, - я еду на Москву! Поздравь меня: я стала русской императрицей... В темноте Корф споткнулся, упал, что-то загремело. - Черт побери! Зажгите хоть одну свечу - я не вижу новое величество мира нашего... Прямо из замка, не заезжая в Прекульн, барон Альбрехт Корф помчался на Москву, где его поджидал "умирающий" Остерман. *** Рейнгольд Левенвольде писал на Митаву брату Густаву, что избрание Анны, как и смерть Петра, окружены пока непроницаемой тайной. И советовал: до времени с депутатами не спорить - подписать все, что дают, а здесь, на Москве (сообщал Рейнгольд), уже есть люди, которые приготовят Анне престол в том великолепии, которого она и достойна, как самодержица. Оплывали бледные свечи - за окнами Вирцау светало. Нежданно явился Кейзерлинг, веселый и бодрый. - Ну, - сказал, - от меня-то, надеюсь, вы не станете скрывать, что тут случилось? Ему сообщили новость, и вот тут-то Кейзерлинг понял, что он был самым умным на Митаве: никогда с Биреном не ссорился, наоборот, даже помогал ему... И сейчас он сказал Бирену: - Эрнст, не я ли подарил тебе на счастье орех-двойчатку, которую нашел осенью по дороге на Кальмцейге? А теперь я согласен на самое малое: дозволь мне быть твоим конюхом. - Погоди, - хмурился Бирен. - Москва еще далеко, да меня русские варвары в Москву и не пускают... Раздались звоны шпор и тяжелый шаг: то прибыл ландгофмейстер фон дер Ховен, и гроб господень отливал багрово на его плаще среди трех горностаев. Почетный рыцарь Курляндии преклонил свое надменное колено перед притихшей Анной Иоанновной. - Мы счастливы, - сказал барон, - что великая и могущественная империя русских возлагает корону дома Романовых на вашу прекрасную голову! Прошу не забывать и тяжести короны дома Кетлеров - именно с нее и началось ваше чудесное величие... Кейзерлинг подтолкнул Бирена в спину: - Момент удобный.., пользуйся, болван! Бирен, крадучись, поймал фон дер Ховена в дверях замка: - Может быть, в минуту, столь торжественную для Курляндии, вы соизволите причислить меня к благородному рыцарству? В ответ ландгофмейстер захохотал: - Рыцарство благородно, но.., благороден ли ты? Раньше обычного проснулись в это утро фрейлины - защебетали. Тайны сохранить не удалось: еще и день не осветил Митавы, а сонные бюргеры, позевывая, уже сходились к ратуше: - Слышали? Наша герцогиня стала уже императрицей... Волновался фон Кишкель (старший) за своего сына - фон Кишкеля (младшего), выдвигал его впереди себя: - Мой Ганс недаром восемь лет учился клеить конверты. России всегда нужны чиновники - образованные и честные! - Фрау Мантейфель, а вашей дочери повезло: из фрейлин курляндских быть ей статс-дамой в России. - Добрые митавцы, а каково теперь бродяге Бирену? - О-о, вот уж выпало счастье... Анна Иоанновна спешно перебирала свои сундуки, встряхивала гремящие роброны. Прикидывала на себя фижмы - какие бы попышнее? И выбрала такие, что в двери боком пролезала, иначе было никак не пройти - задевала за косяки. Навзрыд лаяли в замке собаки: просились на двор, но сегодня было не до них - лайте! - Великое дело! - сказала Анна Иоанновна, зардевшись в гордости. - Теперь, что ни день, буженину с хреном есть буду. Зверинцы разные разведу. На богомолье схожу - святым угодникам поклониться. Милостыньку нищим подам. Баб разных приючу, чтобы они сказки мне про разбойников страшных сказывали. |
