|
.. Рейнгольд Левенвольде через секретарей выслушал отказ. - Странно! Мы же немного и просили от такой богатой России! Червонцев сто - не более... Внизу, у подъезда Кремля, его ждал возок, крытый узорчатой кожей. Курляндский посол нырнул под заполог, и кони понесли его в пустоту морозных улиц. *** Холодно испанцу на московских улицах... Герцог Якоб де Лириа и де Херико (посол Мадрида в России) сунул нос в муфту, царем ему даренную, заскочил в санки. Два русских гудошника, за пятак до вечера нанятые, при отъезде посла заиграли гнусаво. Отставной солдат-ветеран (без ноги, без уха) ударил в трофейный тулумбас персидский, где-то в бою у Гиляни добытый. И посол отъехал - честь честью, со всей пышностью. Рукоять меча иезуитов - в Риме, но острие его повсюду (даже в Москве). Герцог прибыл сюда не в сутане, а в платье светском, под которым удобнее затаить "папежский дух". Сидя в мягком возке, уютно и покойно, он сказал секретарю своему: - Благородный дон Хуан Каскос! Здешние гнилостные лихорадки происходят по причине неуместных запахов. А посему, кавальеро, дышите на Москве только в половину дыхания, не до глубин груди. И чаще принимайте сальвационс по рецепту славного врача Бидлоо! Что ни улица Москвы - то свой запах. Сычугами несло от места Лобного; на Певческой подгорали на жаровнях варварские масляные оладьи; из лубяных шалашей, что напротив Комедиантского дома, парило разварной рыбой; а на Тверском спуске пироги с чудскими снетками воняли удивительно непривычно для испанского гранда. Возле дома Гваскони, что был отстроен для духовной "папежской" миссии, герцог де Лириа велел задержать лошадей. В прорезь двери посла ощупал чей-то пытливый глаз. Долго лязгали запоры... В темных сенях герцог сбросил шубу, и на широкой перевязи поверх жабо качнулся "золотой телец" - овца, перетянутая муаровой лентой под самое брюхо. - Моя славная овечка! - засмеялся посол. - Увы, мой туассон скоро будет заложен, ибо король не соизволил при" слать нам жалованье... Эти слова расслышал человек, замерший наверху лестницы; острый подбородок его утопал в черных брабантских кружевах; руки - цепкие - в перчатках черных перебирали четки. - Аббат Жюббе! - воскликнул де Лириа, поднимаясь по ступеням. - Как я счастлив снова вас видеть в Москве... Вдетые в поставцы, курились благовонные бумажки. Аромат их дыма был необычен, душист и сладок. Кружилась голова, и было легко... Два "брата во Христе" долго беседовали. - Полы моей сутаны, - говорил Жюббе, - в отличие от вашего кафтана, герцог, очень коротко подрезаны, дабы не возбуждать подозрения русских. И за благо я счел называть себя учеником Сорбонны, ибо кого пришлет Рим, того Московия не примет... - А много ли рыбы в нашем неводе? - спросил де Лириа. - И что за выгода нам от вашей духовной дочери - Ирины Долгорукой? - Она - Долгорукая по мужу, но урождена княжной Голицыной, и в этом, поверьте, герцог, ея главная женская прелесть... - Какое счастливое совпадение! - заметил де Лириа. - О да... Долгорукие и Голицыны - их много! А в них - вся сила фамильной знати. Именно через их могущество нам можно обратить заблудший народ к истинной вере. О князе Василии Лукиче Долгоруком вы извещены, герцог: еще в Версале он был тихонько отвращен от презренной схизмы. А ныне он - министр верховный! Государь еще мальчик, душа его - песок, который вельможи бездумно пересыпают в своих пальцах... В сетях моих бьется сейчас прекрасная княгиня Ирина, но невод мой тяжел и без нее! - Я наслышан о князе Антиохе Кантемире, - напомнил де Лириа. |
