|
Видно, выражение моего лица подсказало ему, что я готов обрушить на него свои наблюдения, фантазии, концепции, улики. Он поспешно вытер лицо, чуть не нырнул обратно в участок и осторожно пошел по дорожке, словно приближался к бомбе. - Вы-то что тут делаете? - А разве от граждан не ждут, что они явятся, если могут разгадать убийство? - Где вы нашли убийство? - Крамли обозрел окрестный пейзаж и убедился, что трупов не видно. - Что имеете сказать еще? - Вы не хотите выслушать то, что мне известно? - Все это я уже слышал. - Крамли прошел мимо меня и направился к стоящей у поребрика машине. - Стоит кому-нибудь у нас в Венеции отдать концы от сердечного приступа или оттого, что наступил на свои же шнурки, на следующий день ко мне являются доброхоты с советами, как распутать загадку, отчего остановилось сердце или запутались шнурки. И у вас на лице написано, что вас одолевают эти сердечно-шнурочные заботы. А я не спал всю ночь. Крамли говорил на ходу, и мне приходилось бежать за ним, так как, подобно Гарри Трумэну, он делал сто двадцать шагов в минуту. Услышав, что я следую за ним, Крамли бросил через плечо: - Вот что я вам скажу, юный папа Хемингуэй... - Вы знаете, как я зарабатываю на жизнь? - Все в Венеции это знают. Вы же вопите на весь город, стоит вам напечатать рассказ в "Дешевом детективном журнале" или в "Детективах Флина", и тычете пальцем в эти журналы у газетной стойки. - Ой! - воскликнул я: из моего воздушного шара вытекли остатки горячего воздуха. Приземлившись, я остановился возле автомобиля Крамли напротив сыщика, закусив нижнюю губу. Крамли это заметил, и у него сделался отечески виноватый вид. - Господи Иисусе! - вздохнул он. - Что? - Вы знаете, за что я не терплю сыщиков-любителей? Почему они у меня в печенках сидят? - спросил Крамли. - Но я-то не сыщик-любитель. Я - профессиональный писатель, у меня, как у насекомого, усики-антенны, и они мне хорошо служат. - Значит, вы просто кузнечик, умеющий печатать, - проговорил Крамли и подождал, пока я проглочу обиду. - А вот если бы вы поболтались с мое по Венеции, посидели бы в моей конторе и побегали в морг, вы бы знали, что у любого проходящего мимо бродяги, у любого еле стоящего на ногах пьяницы столько теорий, доказательств, откровений, что их хватило бы на целую Библию, под их тяжестью потонула бы лодка на баптистском воскресном пикнике. Если бы мы слушали каждого болтуна проповедника, прошедшего через тюремные двери, так полмира оказалось бы под подозрением, треть - под арестом, а остальных пришлось бы сжечь или повесить. А раз так, чего ради мне слушать какого-то юного писаку, который даже еще не зарекомендовал себя в литературе? Я снова моргнул от обиды, он снова сделал паузу. - Писаку, который, найдя львиную клетку со случайно утонувшим стариком, уже вообразил, будто наткнулся на "Преступление и наказание", и мнит себя сыном Раскольникова. Все. Речь закончена. Жду реакции. - Вы знаете про Раскольникова? - изумился я. - Знал еще до вашего рождения. Но на это овса не купишь. Защищайте вашу версию. - Я - писатель. О чувствах я знаю больше, чем вы. - Вздор. Я - детектив. И о фактах знаю больше, чем вы. Боитесь, что факты собьют вас с толку? - Я... - Малыш, скажите мне вот что. |
