|
- Никто больше не войдет в этот дом, никто не поднимется по лестнице! - выкрикнула она. Голос смолк, словно радиостанция, оставшаяся за холмами. Веки опустились, она медленно выключалась из действительности. "Господи, - подумал я, - да ведь ей хочется, чтобы кто-то поднялся сюда и оказал ей ужасную услугу! Только не я!" - пронеслось у меня в голове. Глаза у нее широко раскрылись. Неужели я произнес это вслух? - Нет, - проговорила она, пристально вглядываясь мне в лицо. - Вы не он. - Кто? - Тот, кто стоит у моей двери. Каждую ночь. - Она вздохнула. - Но никогда не входит. Почему? Она остановилась, как часовой механизм. Еще дышала, но уже хотела, чтобы я ушел. Я взглянул через плечо. В дверях ветер шевелил пыль, там, словно туман клубился, как будто кто-то стоял и ждал. Что-то или кто-то, кто появлялся каждый вечер и стоял в холле. Я направился к дверям. - Прощайте, - сказал я. Молчание. Надо бы остаться, выпить с ней чаю, пообедать, позавтракать. Но никто не может защитить всех нуждающихся в защите. Верно? У дверей я задержался. - Прощайте. Возможно, она пробормотала это слово в своем старческом глубоком сне. Я чувствовал только, как ее дыхание выталкивает меня из комнаты. Спускаясь по лестнице, я сообразил, что так и не узнал фамилию старика, утонувшего в львиной клетке с горстью не нашедших применения конфетти от трамвайных билетов в каждом кармане. Я отыскал его комнату, но толку от этого не было. Его фамилии там не будет, так же как и его самого. *** Все всегда начинается хорошо. Но как редко история людей, история маленьких и больших городов имеет счастливый конец. Все разваливается, преображается до неузнаваемости. Расползается. Распадается связь времен. Молоко скисает. По ночам в моросящем тумане провода, натянутые на высоких столбах, рассказывают страшные истории. Вода в каналах слепнет от пены. Чиркнешь по кремню, а искры нет. Ласкаешь женщину, и никакого тепла в ответ. Внезапно кончается лето. Зима пробирает до мозга костей. И наступает черед стены. Стены, что находится в комнатушке, где от грохота проносящихся мимо больших красных трамваев вы мечетесь, словно в кошмаре, в холодной железной кровати на содрогающемся нижнем этаже своих, вряд ли королевских, Апартаментов Имени Погибших Канареек в доме, номер которого свалился с фасада, а табличка с названием улицы на углу так перекосилась, что указывает не на север, а на восток, и теперь, если кто-то когда-нибудь захочет найти вас, он свернет не туда, куда надо, и исчезнет навсегда. Но зато у вас есть стена возле кровати. Можно читать ее слезящимися глазами или протянуть к ней руку, но так и не достать: слишком она далеко, слишком глухая, слишком пустая. Я знал, что, раз я нашел комнату старика, я найду в ней и эту стену. И нашел. *** Дверь, как и все двери в этом доме, оказалась незапертой, словно комната ждала, что в нее забредет ветер, или туман, или какой-нибудь бледный незнакомец. Забрел я. И замешкался в дверях. Может быть, я ожидал, что найду здесь на пустой койке рентгеновский снимок старика? Его комната, как и комната леди с канарейками наверху, напоминала о распродажах домашнего скарба, когда к концу не остается ничего - за гроши растаскивают все подряд. |
