– И что вы ему ответили?

– Напомнила о его возрасте, а потом сказала, что это может быть такое временное побочное действие витамина. Что было глупо. Дома полно медицинской литературы, ему ничего не стоило пойти и проверить.

– А он проверил?

– Нет, нет, не стал. Он доверял мне. Я была его личным врачом, понимаете?

– Тогда откуда он узнал? Или – почему что‑то заподозрил?

– Он зашел к Эриху проконсультироваться. Вам это известно – не то вы бы сейчас тут не сидели и не задавали вопросы. И уже здесь он завел себе слуховой аппарат в виде очков, так что я поняла, – он побывал и у другого врача. Когда я предложила сделать очередной укол, он отказался. К тому времени он, конечно, все уже знал, но не представляю, откуда. От другого врача? – спросила она.

Он снова кивнул. И опять она улыбнулась той же горестной улыбкой.

– Что было дальше, синьора?

– Мы приехали сюда как раз посредине курса инъекций. Знаете, я ведь сделала ему последний укол в этой самой комнате. Может быть, он уже все знал, но отказывался в это поверить. – Закрыв глаза, она вытерла их тыльной стороной ладони. – Это ведь сразу не поймешь – догадался человек или еще нет.

– Когда вам стало совершенно ясно, что он все знает?

– Наверное, недели две тому назад. Кстати сказать, меня удивило, как долго он ничего не понимал. Наверное, оттого, что мы очень любили друг друга. – С этими словами она снова взглянула на него. – Он знал, как я его люблю. И не верил, что я способна причинить ему… такое, – она горько усмехнулась. – Порой, уже начав этот курс, я и сама в это не верила, стоило только вспомнить, как же я его любила.

– Когда именно вы поняли, что ваш муж знает, что за препарат вы ему вводите?

– Как‑то вечером я сидела здесь одна и читала. На репетиции я в тот день не пошла. Слишком это было мучительно – слышать фальшивые аккорды, видеть слишком поспешные или, наоборот, запаздывающие выходы, – и сознавать, что все это сделала я, – все равно как если бы я выхватила палочку у него из рук и принялась ею без толку размахивать в воздухе. – Она умолкла, будто вслушиваясь в диссонансные звуки тех репетиций. – Я сидела тут и читала, вернее, пыталась читать, и тут услышала… – Она повернула голову, словно актриса, произносящая реплику в сторону перед битком набитым залом. – Господи, ведь никак не обойтись без этого слова, правда? – И снова обратилась к нему. – Он пришел рано – вернулся из театра раньше обычного. Я услышала, как он прошел через холл и открыл эту дверь. В пальто и с партитурой «Травиаты» в руках. Одна из самых его любимых опер. Как он любил ею дирижировать! Он вошел и встал, вон там, – она указала на место, где теперь уже никто не стоял. – Посмотрел на меня и спросил: «Это ты сделала, да?»– Она продолжала молча смотреть на дверь, словно ждала, что вот сейчас оттуда донесутся эти слова.

– Вы ему ответили?

– Я не могла поступить иначе, правда же? – спросила она в ответ, голосом спокойным и осмысленным, – Да, я сказала ему, что это сделала я.

– И что же он?

– Вышел. Не из дому, нет, – из комнаты. И после этого мы ухитрялись не видеться – до самой премьеры.

– Он вам не угрожал? Не говорил, что пойдет в полицию? Что накажет вас?

Она искренне удивилась.

– А какой смысл? После консультации с врачом он знал, что эти изменения необратимы.