Вдали, вблизи рассыпанные села

         Дымились по утрам;

         От резвых стад равнина вся шумела,

         И вторил лес рогам.

         Спешил, с пути прохожий совратяся,

         На Ирлингфор взглянуть,

         И, красотой картин его пленяся,

         Он забывал свой путь.

         Один Варвик был чужд красам природы:

         Вотще в его глазах

         Цветут леса, вияся блещут воды,

         И радость на лугах.

         И устремить, трепещущий, не смеет

         Он взора на Авон:

         Оттоль зефир во слух убийцы веет

         Эдвинов жалкий стон.

         И в тишине безмолвной полуночи

         Все тот же слышен крик,

         И чудятся блистающие очи

         И бледный, страшный лик.

         Вотще Варвик с родных брегов уходит —

         Приюта в мире нет:

         Страшилищем ужасным совесть бродит

         Везде за ним вослед.

         И он пришел опять в свою обитель:

         А сладостный покой,

         И бедности веселый посетитель,

         В дому его чужой.

         Часы стоят, окованы тоскою;

         А месяцы бегут…

         Бегут — и день убийства за собою

         Невидимо несут.

         Он наступил; со страхом провожает

         Варвик ночную тень:

         Дрожи! (ему глас совести вещает)

         Эдвинов смертный день.

         Ужасный день: от молний небо блещет;

         Отвсюду вихрей стон;

         Дождь ливмя льет; волнами с воем плещет

         Разлившийся Авон.

         Вотще Варвик, среди веселий шума,

         Цедит в бокал вино:

         С ним за столом садится рядом Дума, —

         Питье отравлено.

         Тоскующий и грозный призрак бродит

         В толпе его гостей;

         Везде пред ним: с лица его не сводит

         Пронзительных очей.