И
при всем этом - бедный, несчастный король, самый печальный человек во всем
королевстве. Поистине, кажется, один лишь я глубоко изучил это странное
смешение развращенности и раскаяния, безбожия и суеверия, как один лишь я
хорошо знаю Лувр с его коридорами, где проходило столько королевских
любимцев на своем пути к могиле, изгнанию или забвению, как один лишь я
безо всякой опасности для себя верчу в руках эту корону, играю с нею, а
ведь стольким людям мысль о ней обжигает душу, пока еще не успела обжечь
им пальцы".
У Шико вырвался вздох, скорее философический, чем грустный, и он
сильнее налег на весла.
"Между прочим, - снова подумал он, - король даже не упомянул о деньгах
на дорогу: такое доверие делает мне честь, ибо доказывает, что он
по-прежнему считает меня другом".
И Шико по своему обыкновению тихонько засмеялся. Потом он в последний
раз взмахнул веслами, и лодка врезалась в берег, усыпанный мелким песком.
Шико привязал нос лодки к свае, затянув узел одному ему известным
способом, что в те невинные (по сравнению с нашими) времена достаточно
обеспечивало сохранность лодки, и направился к своему жилью,
расположенному, как известно, на расстоянии двух мушкетных выстрелов от
реки.
Завернув в улицу Августинцев, он с недоумением и даже с крайним
изумлением услышал звуки инструментов и голоса, наполнявшие музыкальным
благозвучием квартал, обычно столь тихий в такой поздний час.
"Свадьба здесь где-нибудь, что ли? - подумал он сперва. - Черти
полосатые! Мне оставалось пять часов сна, теперь же всю ночь глаз не
удастся сомкнуть, а я-то ведь не женюсь!"
Подойдя ближе, он увидел, как на оконных стеклах немногих домов,
окаймлявших улицу, пляшут отблески пламени: то плыла в руках пажей и
лакеев добрая дюжина факелов, и тут же оркестр из двадцати четырех
музыкантов под управлением исступленно жестикулирующего итальянца с
каким-то неистовством играл на виолах, псалтерионах, цитрах, трехструнных
скрипках, трубах и барабанах.
Вся эта армия нарушителей тишины расположилась в отличнейшем порядке
перед домом, в котором Шико не без удивления узнал свое собственное
жилище.
Невидимый полководец, руководивший движением этого воинства, расставил
музыкантов и пажей таким образом, чтобы все они, повернувшись лицом к
жилью Робера Брике и не спуская глаз с его окон, казалось, существовали,
жили, дышали только этим своим созерцанием.
С минуту Шико стоял, неподвижно застыв на месте, глядел на
выстроившихся музыкантов и слушал весь этот грохот.
Затем, хлопнув себя костлявыми руками по ляжкам, вскричал:
- Но здесь явно какая-то ошибка. Не может быть, чтобы такой шум подняли
ради меня. |