|
Мать быстро набрала номер. – Захвати полбуханки ржаного, – сказала она. * * * ...У выхода из редакции на скамеечке сидел Семен Ильич – длинный, сутулый, в просто-рном сером плаще. – Приветствую, Семен Ильич! – Илья подошел и сел рядом. – Здравствуй, сынок! – воскликнул отец, приобняв Илью одной рукой, второй он придер-живал какой-то сверток. – Ну, как ты, как дома? – Да по-прежнему... Слушай, опять на тебе какая-то хламида. Неизменно свежевыбритый, с аккуратно подстриженной седой головой, Семен Ильич все-таки выглядел всегда неухоженным, «неприбранным». Может быть, это объяснялось тем, что он покупал себе слишком широкие рубашки, брюки, джемпера – в одежде он любил чувствовать себя свободно, сказывались привычки старого геолога. – Где – плащ?.. – спросил отец, оглядев себя. – А, это я в ГУМе купил, он импортный, польский. Ты считаешь, надо сузить? Ну, я прострочу на машинке. Илюша, вот какое дело, я ус-ловиться с тобой хотел... Мне в месткоме обещают путевку на май для Вали. В Евпаторию. Твердо обещают. Там от нашего министерства прекрасный санаторий – ванны, диетическое пи-тание, нуты сам понимаешь... – Ну? – Для ее печени это необходимо – раз в году подлечиться. Так ты ей скажешь, что у себя в редакции взял, ну как в те разы с Кисловодском было... – Ну, хорошо... – Только не проговорись, смотри! – Ладно. – И заранее начинай... Сегодня приди и невзначай так... за ужином, мол, обещают... Есть? – Есть. – Вот и прекрасно. На работе что нового? Каташев не уволился еще? Илья усмехнулся весело, щелчком сбил упавшую на плечо отца сухую сережку с дерева. – Я всегда удивлялся твоей памяти, ты всякую мою чепуху помнишь... – С ума сошел? – возразил отец. – Почему твои дела – чепуха? У меня только один сын. Как же не помнить о его делах?.. Ой! – лицо его вдруг осунулось, он оторопело и испуганно смотрел на Илью. – Что такое? – Ой, она же в мае не поедет! – расстроено воскликнул Семен Ильич. – Тьфу, старый дурак, совсем забыл – у нее же десятый класс, выпускной, в мае экзамены! Какая там Евпатория! Вот дурень старый, а... – Ну не расстраивайся. – На июнь просить? На июнь вряд ли дадут. Тогда уж на август... А? – Ну, конечно... – Илья кивнул на сверток, – что это у тебя? – Да вот, – засуетился отец. – Илюша, вот сослуживица купила сыну, оказалось – велика. Я взял для тебя и не знаю: кстати, некстати? – А ну, дай... – Илья раскинул на коленях темно-серую «водолазку», пощупал материю. – Ну, ты молоток, Семен Ильич, блеск «водолазочка»! – Нравится, да? – обрадовался отец. – Порви на здоровье, Илюша. – Ладно, – сказал Илья, поднимаясь. – Ты уж извини, бабаня сегодня стирает, такой вели-кий день... – Конечно, конечно! – воскликнул отец. – Что ж ты сразу не сказал? Дома же волнуются, иди! Защитив от солнца глаза, Семен Ильич, прищурившись, смотрел на Илью. Красивый у него получился сын, никто не скажет – солнце в каштановом чубе играет, глаза серые, насмешливые. Перед тем как завернуть за угол, Илья обернулся, отсалютовал отцу свертком. – До свидания, до свидания, будь здоров, – пробормотал себе Семен Ильич. Илья открыл своим ключом дверь, положил на тумбочку полбуханки ржаного, прислушал-ся. Из кухни был слышен голос матери – профессионально внятный, с учительскими интонация-ми. – И если в классе восемнадцать балбесов, то по истории будет восемнадцать двоек, гово-рю... Вы – завуч! Родителей боитесь? – говорю. |
