— Я знаком с подобной точкой зрения. В частности, шведская газета «Свенска тагеблад» сообщает о франко-английском соглашении против России. Но ведь это может быть дезинформацией, вражескими происками…

Государь не стал говорить, что только сегодня утром от очень надёжного информатора получил сведения: «Англия твёрдо решила не отдавать России Дарданелы и оставить за собой Константинополь».

Соколов промолчал.

Государь прошёлся по кабинету, поднял на собеседника синие глаза, твёрдо произнёс:

— Но есть главное — слово чести. Мы до конца будем свято соблюдать наши союзнические обязательства.

Соколов не удержался, вставил:

— Если бы союзники были столь благородны, как вы, Ваше Величество!

Государь решительно сказал:

— Об этом хватит! Я хочу, Аполлинарий Николаевич, чтобы вы осуществили важное для России и лично для меня предприятие.

Соколов вскочил с кресла, щёлкнул каблуками:

— Ваше Величество, я готов!

Государь прошёлся по кабинету. Он поправил большую карту Европы, лежавшую на столе. Кивком головы пригласил:

— Садитесь в кресло, Аполлинарий Николаевич!

Глядя прямо в дышавшее мужеством лицо Соколова, продолжал:

— Я долго думал, прежде чем просить вас, Аполлинарий Николаевич, сделать для нашего Отечества и для меня лично крайне важное дело. Не скрою, граф, дело это очень щекотливое и крайне опасное. — Помолчал, нервно хрустнул пальцами. — Разумеется, эту изменницу и наших врагов, стоящих за её спиной, я не удостою ответом. Но уверен, что Васильчикова не успокоится и в дальнейшем будет засыпать меня — и не только меня! подобными провокационными эпистолами. Я должен заставить её замолчать. Вот для этого дела, Аполлинарий Николаевич, вы мне нужны.

Соколов легко, словно речь шла о том, чтобы на клумбе выдрать сорняк, произнёс:

— Мой Государь, я знаком с этой дамой. Неоднократно встречался с ней на разных раутах. Однажды танцевал с ней на приёме в Зимнем дворце, который устраивали вы, Государь, по случаю Рождества 1909 года. Тогда фрейлина производила очень милое впечатление. Но теперь это враг. Я готов. Менее чем через две недели её голова будет лежать на этом столе.

Государь с ужасом уставился на Соколова:

— Что?! Как вы можете, граф? Это все-таки дама, фрейлина…

Соколов жёстко произнёс:

— Это враг. У врагов нет ни пола, ни национальности. Хорошо, Государь, научите, как я должен обезвредить эту ядовитую змею, извините, фрейлину?

— Вы должны встретиться с Васильчиковой и объяснить ошибочность её позиции. И пусть она знает о нашей непреклонности: мы союзников никогда не предадим. И ещё напомните, Аполлинарий Николаевич, что она — русская княгиня. Я понимаю, что немцы оказывают на неё давление, может быть, угрожают. Но она обязана проявить характер. И лучше всего, если вернётся в Россию.

Соколов с горечью подумал: «Сколько наивности в этих словах! Эта тетя, если я не понравлюсь ей, сдаст меня австрийским или германским властям, которые поставят меня как шпиона к стенке. Зато фрейлина будет с чистой совестью продолжать свою гнусную деятельность».

Но вслух произнёс:

— Государь, я готов выполнить любой ваш приказ.

— Спасибо, Аполлинарий Николаевич! Я не сомневался в вашей верности. Вы можете вернуться в Москву. В ближайшие дни вас отыщут из контрразведки, разработают маршрут проникновения в Нижнюю Австрию, снабдят кронами, подготовят документы и всё необходимое… — Государь положил руку на плечо Соколова, и кончики пальцев его чуть подрагивали. Он долго молчал и, наконец, глухим, севшим голосом произнёс:

— Вы были наедине с Александрой Фёдоровной?

— Так точно, вместе ехали в авто!

— Граф, что она сказала вам?

Соколов вздёрнул подбородок и решительно произнёс.