— Зинаида? Как пропала? Когда?

— На другой день после той ночи, когда вы, Аполлинарий Николаевич, Горький, Распутин и компания гуляли вместе с ней в «Яре».

— Что Дитрих рассказывает?

— Говорит, что вместе доехали до дому. Переночевали. Утром он отбыл на службу рано, Зинаида спала. Вечером супруги уже не было — как в воду канула. Ни записки, ни слова.

— Сбежала с любовником?

— Все может статься. Плохо, что Дитрих — человек влиятельный, пред царицыны очи усердием Распутина допущенный. Повсюду жалуется. И у меня заявление оставил, и докучает начальнику сыска Маршалку. Тот рыщет по всей первопрестольной, все верх дном перевернул, но найти пропажу не может.

Соколов усмехнулся:

— Если каждую неделю у нас будут исчезать жёны, то скоро все полковники вдовцами станут.

Мартынов просяще посмотрел на Соколова:

— Зинаиду Дитрих мы сами будем искать, а вот Эмилию… Граф, сделайте всё возможное, найдите её. Иначе этот ужасный Распутин своими безобразиями меня в гроб загонит. Он твёрдо решил остаться в Москве, пока её не отыщет.

— Положим, Александр Павлович, в гроб тебя загнать не так-то просто! Но найти всех беглянок мы обязаны. За минувшие годы мы знали единственный случай пропажи значительного лица…

Мартынов печально сложил руки:

— Да, когда террористы похитили прокурора Александрова. И вся та история закончилась самым страшным образом — прокурора бесчеловечно заживо сожгли. Но женщины, женщины!..

— За домом Эмилии наблюдения тщательно ведутся?

— Так точно, круглосуточно! Старшим назначен ваш любимец Гусаков. Вот, пожалуйста, филёрские рапортички — утренние и вечерние.

Соколов взял «форму Б»:

«Сводка наблюдений по гор. Москве, за домом № 15 по Котельнической набережной, принадлежащим потомственной почётной гражданке Фекле Поляковой и сдающийся внайм полковнику управления московского генерал-губернатора Гершау Генриху Васильевичу. Наблюдение начато 28 марта 1915 года».

И дальше шли столбцы «Кто посетил», «Когда: дата и точное время прибытия и убытия», «Место жительства посетившего (по прослежке), присвоенная ему кличка».

(Поясню последние слова. Всякому фигуранту присваивалась кличка. Вот некоторые, почерпнутые мною из архивов: Очкарик, Худой, Лисичка, Рубашка, Хромой, Курносая, Мерин, Борода, Студент, Француз, Тросточка и пр.)

Соколов задумчиво почесал подбородок:

— Тэк-с, что тут в резюме за четыре дня? «Ежедневно в 9.45 к дому фигуранта Гершау, кличка Зубастый, подаётся казённый извозчик № 188. Извозчик приносит в дом четыре ведра воды из колонки, находящейся напротив, возле Мазуринской богадельни…» — Соколов удивился: — Да что ж, у него колодца нет, что ли?

— Выяснили у кухарки Плотицыной: колодец есть, но нынешней весной вода в нём испортилась. Но это к делу не относится. Читайте дальше.

— «Ровно в 10 утра Зубастый садится в коляску и убывает в сторону Яузских ворот».

Ясно, это на службу — полчаса самый раз доехать до Тверской площади.

Далее: «В течение круглых суток никто не входит и не выходит из дома Зубастого, дым из труб не идёт и никаких признаков жизни в доме не заметно». — Соколов пробежал сводку до конца, посмотрел на Мартынова: — Прибывал домой, как «Северный экспресс», ежедневно точно в шесть сорок пять. Немецкая точность! — Сыщик задумчиво почесал подбородок. — А почему такая разница: до службы — полчаса, обратно — сорок пять минут. Возвращается ведь той же дорогой?

Мартынов недовольно поморщился:

— Какие-то пятнадцать минут… Разве это имеет значение, граф?

— А как же? В службе сыщика порой сломанная спичка или волосок, обнаруженный на месте преступления, помогают дело раскрыть.