Мартынов лениво потянулся:

— Перед нами не ставили задачу тотального слежения. Филёрам было четко приказано: следить за домом Гершау, и всё. Филёры должны выяснить, не скрывается ли в доме его супруга Эмилия. Не больше!

Соколов расхохотался:

— Случай замечательный! Ищем жену в доме мужа.

— Именно так! И это очень глупо. Но все расходы по прослежке несёт Распутин, и Джунковский приказал выполнить это желание старца. Фигурант, как вы убедились, все последние вечера проводил в доме, кроме службы, никуда не выезжал, ни с кем не встречался. Теперь даже ужин привозит в корзине, потому что готовить в доме некому.

Соколов заинтересовался:

— Ужин берёт? Ты же говорил, что он кухарку держит?

Мартынов сказал:

— Горничная Шведова и стряпуха Плотицына нами допрошены под расписку о неразглашении. Они показали, что после бегства супруги Гершау так расстроился, что с той поры отказался от прислуги. Он заявил им: «Вам нечего в доме делать, пока не вернётся в дом Эмилия». Но жалованье выдал за две недели вперёд. Так что горничная и повариха теперь не бывают в его доме, но вполне счастливы.

— В каком заведении ужин берёт?

— Не знаю.

— Итак, Гершау живёт в печали и анахоретом?

— Именно! — с готовностью подтвердил Мартынов. — За дни наблюдений его не посетила ни одна душа. Но самое грустное — не оправдались наши надежды: Эмилии нет в доме, не прячется она от Распутина, иначе обязательно себя проявила бы. Беседовали с тамошним дворником, он ничего сказать не умеет. Впрочем, Гершау уже сдаёт дела, будет переезжать в Петроград — на место новой службы, в генеральный штаб. Думаю, через неделю его в Москве не будет. И Распутин, слава Богу, за ним выметется.

Соколов задумчиво походил по кабинету. Вдруг он заглянул в лицо начальника охранки:

— Ты, Александр Павлович, обратил внимание на пустяк: согласно рапортичкам, корзину в дом не извозчик, как принято, вносит, а сам полковник? Почему? Отто Гершау не толстовец, не из-за любви к бедному труженику вожжей он на себя берёт этот неприличный в его положении труд.

Мартынов молчал.

Соколов продолжал:

— А я тебе скажу: не хочет пускать в дом посторонних. Другое: что в корзине — конкретно?

— Разве это важно? Не динамит ведь…

Соколов вдруг вперился в начальника охранки своим знаменитым, наводившим ужас взглядом:

— Мартынов, я намерен провести в доме Гершау литерное мероприятие номер один.

Начальник сыска решительно замахал руками:

— Вы хотите негласно забраться в дом и тайком сделать обыск? Нет, не рассчитывайте на литер! Ведь полковник Гершау — это не рвань с Хитрова рынка. Это высокопоставленный и заслуженный чиновник! Я категорически против.

Соколов фыркнул:

— Боже мой, какие мы стеснительные. Ну прямо институтка, с которой гусар исподнее стащил. Хорошо, это дело я сам доведу до конца. — Засмеялся: — Сделай обыск и прослежку — любого посадишь в тюремную тележку. Адью!

Соколов выскочил на площадь, в два пальца оглушительно и с художественными переливами свистнул:

— Фьють, эй, командир кобылы, давай сюда! Гони, паразит, к Котельникам.

Соколов прибыл к точке, откуда велось наблюдение за Домом Гершау — к Мазуринской богадельне. Это был настоящий дворец с богатым порталом, четырьмя могучими колоннами, богатой отделкой фасада, сооруженный в 1887 году.

Потомственный дворянин и купец Николай Алексеевич Мазурин был богобоязненным и добрым. Искренне любя ближних и дальних своих, он в своё время пожертвовал на берегу Москвы-реки участок земли и полмиллиона рублей на устройство и содержание дома призрения имени семьи Мазуриных.