Дженкинс снова сжал кулаки и старался скрыть дрожь в голосе:

– Так что, вся фирма – мыльный пузырь?

– Не так грубо, – слабо запротестовал Бранд. – Если ты крадешь миллион, то это называется удачной финансовой сделкой. Наши вкладчики верят, что мы будем очень скоро продавать энергию другим планетам, но здравый смысл должен подсказывать им, что успех этого предприятия мгновенно развалит корпорацию.

Дженкинс снова сел. Он пытался вникнуть. Изумленно рассматривая незнакомого ему человека, сидевшего рядом, он тщетно пытался понять его.

– Не так уж я и плох, – вяло настаивал Бранд. – В этом деле нашими партнерами являются самые уважаемые люди Мандата. Наша дирекция включает всех членов высокой комиссии, а председатель возглавляет отдел в компании.

– Не лги, – резко прервал его Дженкинс. – Если ты никогда не собирался строить передатчик, зачем ты купил кондюллой?

– На всякий случай, – невинно улыбнулся Бранд. – Это удобная форма помещения капитала.

Дженкинс закусил губу.

– А когда ты продавал нас, какая планета пошла по самой высокой цене? Чей человек Лазарини?

– Пожалуйста, Ники, – казалось, Бранда задело это. – Даже если жестокая реальность жизни ранила твою идеалистическую душу, ты бы мог, по крайней мере, воздать мне должное за то, что у меня хватило ума продать сити‑оружие.

– И кто‑то купил его, – упавшим голосом сказал Дженкинс. – Кто‑то собирается начать сити‑войну. Но это прошлое, а сейчас единственный способ остановить их – это запустить передатчик Бранда. Неужели ты не понимаешь?

– Ты наивен, Ники, – с сожалением вздохнул Бранд. – Боюсь, ты не слушал меня. Налет на Фридонию только ускорит межпланетный кризис, а романтические эксперименты с высокими словами об освобожденной энергии не решат проблему. Единственным ответом может быть план слияния, основанный на политико‑экономической инженерии.

Дженкинс вздрогнул от бессильной ярости.

– Разве ты не видишь соотношения сил, Ники? Разве не понимаешь, что угроза сити‑войны повышает ценность наших акций? – Бранд посмотрел на часы. – А теперь извини, Гаст ждет меня.

– Но нельзя же… – Дженкинс неуверенно поднялся со слабым жестом отчаяния. – Нельзя убивать время на вынашивание очередного хитроумного замысла, когда решается судьба мира на планетах. Дай мне свою яхту и восемьдесят тонн кондюллоя…

Бранд ухмыльнулся.

– Ты с ума сошел, Ники. Да и не удивительно после того, что ты пережил. Пусть Амадор даст тебе снотворное.

Уже стоя в дверях, Бранд невозмутимо произнес:

– Спокойной ночи, Ники. Завтра, думаю, тебе будет лучше.

13

Мир разваливался.

Даже жестокий приговор доктора Ворринджера не сломил Дженкинса. Кодекс чести космических инженеров поддерживал его мужество, несмотря на то, что Ник хорошо знал: он умирает. Теперь, однако, откровенно насмешливые слова знаменитого дяди обесценили все. Великая традиция была втоптана в грязь. Если Мартин Бранд, самый великий космический инженер, так спокойно признавался в чудовищном обмане, то все теряло свой смысл.

Дженкинсу не нужно было снотворное. Над его высокой целью надругались, его надежды разбили. Он поплелся обратно в роскошную пустоту своей спальни и безропотно позволил слуге развязать свой пояс.

Ник проснулся рано. Солнце зашло, и вершины гор казались в холодном свете звезд серыми чудовищами. Особняк спал. Он сел на огромной кровати, вспомнив, что его ждет срочное дело.