Зло полыхает в этом краю, земля отдана в руки нечестивцев. Которые сами вкушают хлеб свой, но раб и сирый не вкушают хлеба.

Господи, судия всевышний, порушь их кость и плоть. Как взвиваются и пропадают искры, поглощаемые тьмою, так же пусть будет с рабовладельцем, господи, судия праведный, судия грозный.

Раба нужно освободить. Я знаю, что это следует сделать, знаю, что это следует сделать теперь, и знаю, что сделать это призван я. Ибо если не теперь, то когда же? Если не я, то кто?

Господи, помоги мне утешить всех скорбящих.

Даю тебе клятву, господи, что близок час, когда мы приступим к нашему делу.

КОУПЛЕНД. Вот вы — слуга божий. Отчего же вы не преклонили колена, творя столь истовую молитву?

ДЖОН БРАУН. Я не могу преклонять колена. Я должен молиться стоя. Я — слуга господа, это верно, но в равной мере верно и то, что я — господень сподвижник. Господь не сказал мне: «Собери войско и иди брать с боем Харперс-Ферри». Если б господь дал мне столь точное наставление, тогда я и правда был бы всего лишь слуга, коему надлежит преклонять колена. Но дело обстоит иначе. Господь возложил на меня миссию, что же касается отдельных подробностей, они представлены моему личному усмотрению. Это я двадцать лет трудился, вырабатывая план действий. Это я избрал местом для нападения Харперс-Ферри. В этом смысле я господу сподвижник. А раз я ему сподвижник, подобает ли мне преклонять колена?

КОУПЛЕНД. Ну, а грехи ваши и пороки? Из-за них не подобает ли вам опуститься на колени?

ДЖОН БРАУН. Есть ли за мною грехи? Да, есть. Есть ли пороки? Да. Но я стою за бога и за свободу. Вот та истина, та сила, которая поможет мне выстоять… Бог и я одержимы страстью дать людям свободу, и настал тот час в истории, когда это свершится.

^{Мужчины, сидящие у стола, принимаются за еду. Остальные возвращаются к прерванным занятиям: Тидд и Ньюби играют в шашки, Уотсон и Оливер — в карты, Тейлор, с карандашом в руке, углубляется в свою тетрадь.}

НЬЮБИ. Какой счет?

ТИДД. 328 на 142. В мою пользу.

НЬЮБИ. Помнится, у нас было поровну.

ТИДД. Было, да прошло. Мы играем по десять партий в день, а выиграли вы за эту неделю всего две.

НЬЮБИ. Мне еще повезет. Я еще сравняю счет.

ТИДД. Никогда. Никогда в жизни.

ОЛИВЕР (беря из колоды карты). Два да три, да четыре, итого девять. Игра.

УОТСОН (делая пометку на листе бумаги). Всего получается 6283 на 4971. В твою пользу.

ОЛИВЕР. Я приноровился к твоей манере играть. Придумал бы для разнообразия что-нибудь другое. Сбей меня с толку.

УОТСОН. Просто играть надо во что-нибудь другое! (Возмущенно отходит. Оливер берет в руки книгу).

ТЕЙЛОР (подходит к Оливеру, держа карандаш наготове над раскрытой тетрадью). Будьте другом, Оливер, почитайте мне вслух.

ОЛИВЕР (читает). «В воспитании всякого человека настает время, когда он приходит к убеждению, что зависть есть невежество, что ему должно принимать себя таким, как он есть, ибо такова его доля».

^{Тейлор, не слишком уверенно, повторяет за ним отрывок.}

Превосходно.

ТЕЙЛОР. Чересчур медленно. Нужно мне больше упражняться. Читайте дальше.

ОЛИВЕР. «Сколь ни много на белом свете хорошего, все же не обрести ему и крупицы хлеба, питающего нас, иначе как…»

МЭРИ. Вторая смена — все готово.

<sup>Оливер видит, что кое-кто из мужчин встал из-за стола. Трогает Тейлора, указывая ему на пустые места. Оба подходят за своей порцией и с жадностью принимаются за еду. Стивенс и Коупленд тем временем начинают партию в шашки. Лимен и Андерсон садятся играть в карты. Когда вторая смена кончает завтракать, они тоже садятся за карты и шашки, кто-то читает, кто-то строгает деревяшку, один решает головоломку.