ДЖОН БРАУН. Такова участь всякого заговорщика. Чем человек достойнее, тем горше боль. А мы — заговорщики.

КУК. Я знаю, если сказать ей правду, она будет с нами.

ДЖОН БРАУН (холодно). Опасность чересчур велика. Вы будете молчать как убитый.

КУК. Молчать как убитый. Слушаюсь, командир. (Уходит).

^{Свет меркнет, и площадка погружается в темноту. Джон Браун, Кейджи и Стивенс подходят к остальным и тоже замирают в неподвижности. Эта площадка остается в полутьме; освещается другая: Марта и Оливер в фруктовом саду.}

МАРТА. Наш милый сад. Опять мы здесь… Мы оборвали все яблоки до последнего. Помнишь воскресный пирог с яблоками?

ОЛИВЕР. Я полюбил эти старые корявые деревья, их ветви, которые служат нам укрытием.

МАРТА. Где-то мы будем, когда они вновь зацветут?.. А ведь мужчины знают, что мы уединились здесь.

ОЛИВЕР. Боюсь, что да… (Присвистнув). Смотри, какие черные тучи. Собирается гроза.

МАРТА. Мир знает, что муж и жена дарят друг другу плотскую радость, но ему не дано знать, когда наступают мгновения близости. А в этом доме знают — до часа, чуть ли не до минуты. Когда мы вдвоем, мне порою чудится, что с нами кто-то третий — проходит мимо, едва не задев меня, касается моей кожи.

ОЛИВЕР. Разве кто-нибудь здесь хоть раз привел тебя в смущение, когда мы уединялись, заставил тебя почувствовать неловкость хоть одним движением, усмешкой, взглядом?

МАРТА. Нет, никто и никогда. Но ощущение все-таки остается — что с нами кто-то третий, проходит рядом, задевает меня.

ОЛИВЕР. Жаль, что у тебя такое чувство.

МАРТА. Оливер, супруг мой, поцелуй меня.

^{Они целуются.}

Мне было хорошо с тобою здесь в саду, но я мечтаю быть с тобой в постели.

ОЛИВЕР. Интересно, что поведает людям о нас с тобой история.

МАРТА. Как живо присутствует в твоем сознании история. Здесь на ферме со всеми так — каждый живет с оглядкой на историю.

ОЛИВЕР. И ты тоже, милая… Если нас ждет удача, мир назовет нас героями, и на этом старом доме будет развеваться флаг.

МАРТА. А если неудача?

ОЛИВЕР. Неудача? Тогда большинство из нас погибнет, а те, кто останется в живых, повиснут между небом и землей.

МАРТА (целует его). Оливер, у меня будет ребенок.

ОЛИВЕР. Наше дитя, зачатое в краю рабства, — наше дитя доживет до тех дней, когда этот край станет свободным краем свободных людей. Я клянусь тебе в этом, Марта. Жизнью своей клянусь… Тсс! (Напряженно прислушивается). Ветерок пробежал, вот и все.

МАРТА. Листья задрожали.

ОЛИВЕР. В воздухе потянуло холодком.

МАРТА. Тучи совсем черные.

ОЛИВЕР. По ту сторону гор идет дождь. Еще минута — и пойдет у нас.

МАРТА. Вот и первые капли. Скорей. Бежим.

ОЛИВЕР. Бежим.

Пока они бегут к дому, свет на площадке, изображающий сад, меркнет, и освещается площадка, изображающая ферму. Гроза бушует вовсю, то и дело гремит гром. Неподвижная группа оживает.

КЕЙДЖИ (очень громко). Слушайте все! Можно кричать. Шуметь. Гроза перекроет все звуки. Шумите что есть силы. Гром будет нам защитой.

<sup>Под тяжкие раскаты грома и шум ливня в комнате творится несусветное: все кричат на разные голоса, кто-то пронзительно верещит, кто-то пускается в пляс под поросячий визг, одни кукарекают по-петушиному, другие мяукают, мычат и так далее, подражая разным животным; раздается лихой посвист, четверо затевают строевые занятия, дурашливо гаркая: «Нале-ву! Шагом марш! Напра-ву! Кру-гом! Рота, смирно!» Один, схватив оловянную кружку и миску, как сумасшедший колотит ими друг о друга, некоторые, разделившись парами, борются.