— Я положу бумагу на комод, — сказала она, — вы можете взять ее, когда захотите.

Жан Жеди выпил бульон и немного вина, затем спросил, который час.

Сиделка посмотрела на часы, стоявшие на камине.

— Скоро девять. Вам пора ложиться спать. Вы очень утомились.

— Нет, напротив. К тому же доктор, может быть, придет сегодня вечером.

— Он ничего не сказал.

— Все равно, мне кажется, что он придет, и я хочу подождать его.

— Как хотите. Я приготовлю себе постель.

В эту минуту послышался тихий стук.

Старый вор стал прислушиваться.

— С улицы стучат, — сказал он. — Я слышу.

— Кто может прийти так поздно?

— Вероятно, доктор. Идите скорее.

Сиделка поспешила открыть дверь.

Действительно, это был Этьен Лорио в сопровождении Берты, Анри де Латур-Водье и Рене Мулена.

Увидев столько народа, сиделка вскрикнула от удивления, но Этьен остановил ее.

— Как здоровье нашего больного? — спросил он.

— Все лучше и лучше, — ответила мадам Урсула.

— Он, вероятно, лег спать?

— Нет, он сидит у огня. Он ждал вас сегодня вечером.

— Идемте к нему.

Жан Жеди слышал разговор и с нетерпением поглядывал на дверь.

Этьен появился на пороге. Глаза раненого весело засверкали, но лицо его сейчас же омрачилось, когда он увидел за доктором Анри де Латур-Водье, которого сразу не узнал, и Берту Леруа, с трудом двигавшуюся, опираясь на руку Рене.

Присутствие Берты заставило его вздрогнуть, он хотел встать, но Этьен жестом остановил его.

Берта, встретившись лицом к лицу с убийцей доктора из Брюнуа, почувствовала, что сердце ее сжалось, и ее маленькая ручка невольно задрожала в руке Рене.

Жан Жеди заметил это. Он протянул к ней руки, губы его зашевелились, он опустился с кресла на колени в умоляющей позе, и слезы полились у него из глаз.

— О! Простите меня… Простите!… — прошептал он хриплым голосом.

Эти слезы раскаяния глубоко взволновали всех. Сама Берта чувствовала, что гнев и ненависть растаяли, как снег под лучами солнца.

Этьен хотел поднять Жана, волнение которого могло повредить ему, но старый вор оттолкнул его.

— Нет! Нет, доктор! — сказал он, рыдая. — Я должен быть на коленях. Дайте мне испросить прощение у той, которую мое преступление сделало сиротой. Да, — продолжал он, обращаясь к Берте, — я причина всех ваших страданий… Ваш отец умер на эшафоте, оставив своему семейству обесчещенное имя, тогда как моя голова должна была пасть, а не его… Я чудовище, и это знаю!… Но я чувствую, что умираю, и, ввиду приближающейся смерти, умоляю вас о сострадании, которого я недостоин, о прощении, которого я не заслужил…

Задыхаясь, уничтоженная ужасным воспоминанием, которое вызвал Жан Жеди, Берта была не в состоянии отвечать.

— Мадемуазель Леруа, — сказал Этьен, — не может забыть горечи позора, в который вы ввергли ее семью, но она может простить человека, который, подкупленный негодяями, был причиной всего этого зла, если тот человек поможет ей восстановить честное имя невиновного.

— Я поклялся обвинить себя и обвиню, — ответил Жан Жеди. — Я готов сознаться во всем и подписать признание… Правосудие должно восторжествовать.

— И оно восторжествует!… — вскричал Анри, выходя вперед.

— А! Господин де Латур-Водье! — прошептал Жан Жеди, которого Этьен заставил встать с колен. — Я очень доволен, что это дело берете на себя вы. Оно в хороших руках. Вы пришли допрашивать меня, не правда ли?… Я все скажу и то же самое покажу и в день суда, если Бог дозволит мне прожить до тех пор… Прежде чем оставить этот мир, я, по крайней мере, отомщу за невиновного и заслужу прощение.