Сьюзи Шумахер вполне могла протянуть еще не один год, и Фрэнк будет вынужден видеть ее постоянно, поскольку в поместье Кеннебанкпорт она жила, пока семейство находилось в штате Мэн, а потом со всеми вместе, очевидно, переселялась в Нью‑Йорк.
– Мне нет дела до жизни Фрэнка.
– Вы его не одобряете? – с наигранным удивлением спросил Том.
– Он – бука. И вечно всем недоволен, и не хочет никому подчиняться. Никогда не знаешь, что у него на уме. Вобьет себе в голову что‑нибудь – и ничего другого знать не хочет.
– Вы считаете его бесчестным и грубым?
– Нет. Он вежлив всегда. Дело не в грубости, тут кое‑что... похуже... – Чувствовалось, что Сьюзи говорит через силу. – Хотя мне‑то какое дело до того, что с ним творится? У него есть все, но он этого не ценит, ему все равно. Мать столько переживала из‑за его побега, а ему хоть бы что. Нет в нем ничего хорошего.
Том понимал, что не время и не место сейчас объяснять Сьюзи, как Фрэнк боялся и ненавидел все, связанное с бизнесом отца, или расспрашивать ее, что она думает по поводу влияния на него Терезы. Он услышал, как где‑то вдали зазвонил телефон.
– Но сам господин Пирсон любил Фрэнка.
– Может, даже чересчур сильно любил. Разве парень этого заслуживал? Чем он за это отплатил?
Том поднялся.
– Извините, миссис Шумахер, за то, что я отнял у вас столько времени. Завтра, а может, уже сегодня я уезжаю, так что пожелаю вам поскорее поправиться. Кстати, вы и теперь прекрасно выглядите.
– Спасибо. Вы живете во Франции?
– Да.
– Я вспомнила – мистер Пирсон называл вашу фамилию. Вы – тот самый, кто знаком со многими художниками в Лондоне.
– Тот самый, – признал Том.
Когда он, попрощавшись, выходил из комнаты, взгляд Сьюзи был уже устремлен на окно.
В холле ему встретился как всегда лениво улыбающийся Джонни.
– Я как раз шел вас спасать, – сказал он. – Хотите взглянуть на мою фотолабораторию?
– С удовольствием, – отозвался Том.
Дверь в лабораторию находилась в левой части холла. Джонни включил красный свет, и помещение стало похоже на черную дыру, наполненную розовым воздухом, – этим эффектом нередко пользуются на сценических площадках. В этом призрачном свете черным казалось все – от стен до дивана, лишь в дальнем углу белела длинная раковина для промывки фотографий. Джонни выключил красный и зажег обычный свет. Том увидел несколько фотокамер на треногах. Помещение оказалось небольшим, и черных поверхностей в нем было совсем немного. Том ничего не понимал в фотографии, поэтому ограничился коротким «очень впечатляет».
– Хотелось бы показать вам свои работы. Они все в альбомах, только одна висит внизу в столовой. Я ее назвал «Белое воскресенье», хотя снега там нет и в помине. Но показ придется отложить – вас хочет видеть мама.
– Прямо сейчас?
– Да. Ральф уезжает, и она сказала, что сразу после его отъезда хочет поговорить с вами. Как там Сьюзи? – неожиданно спросил он. В насмешливом голосе Джонни Тому почудилась напряженность.
– Довольно приятная, и, как мне показалось, сил у нее еще много. Правда, я не знаю, как она выглядит, когда здорова.
– Она немножко не в себе. Особо не обращайте внимания на ее болтовню.
Джонни продолжал улыбаться, но его слова были похожи на предупреждение. Том понял: Джонни хочет защитить брата. Он знает, что сказала Сьюзи, и, как сообщил Фрэнк, ей не верит.
Том спустился вниз и в холле увидел миссис Лили Пирсон, а рядом – Ральфа Турлоу с перекинутым через руку плащом. Турлоу, видимо, проснулся поздно, потому что Том его еще не видел. |